Пентаграмма

— Звонила Беата, — сообщил Харри. — Она проверила отпечатки пальцев в телемагазине. Нет ни одного отчетливого, а владелец магазина ничего не помнит.

— Жаль. Эуне говорит, в Швеции к забывчивым свидетелям применяют гипноз. Надо бы взять на вооружение.

— Надо бы.

— После обеда пришли интересные результаты от патологоанатомов о Камилле Луен.

— Хм?

— Оказывается, она была беременна. Второй месяц. Но никто из знакомых, кого мы допросили, не догадывается, от кого мог быть ребенок. Вряд ли это имеет отношение к убийству, но информация интересная.

— Хм…

Они постояли молча. Волер подошел к перилам, облокотился.

— Харри, я знаю, что ты меня не любишь. Я и не прошу меня любить. Но раз уж мы работаем вместе, надо больше доверять друг другу, быть более открытыми…

— Открытыми, говоришь?

— Да. Удивлен?

— Немного.

Том Волер улыбнулся:

— А ты попробуй. Что ты хотел бы знать обо мне? Спрашивай о чем угодно.

Харри подумал, а потом сказал:

— Хорошо. Я хотел бы знать, что заставляет твои шестеренки работать.

— То есть?

— То есть что заставляет тебя просыпаться утром и делать то, что ты делаешь? Зачем все это? Какая у тебя цель?

— Я понял. — Теперь наступило время задуматься Тому. Он долго молчал, потом указал на краны. — Видишь их? Мой прапрадед приехал сюда из Шотландии. Всем его богатством были шесть сатерлендских овец и письмо из абердинского цеха каменщиков. Этого хватило, чтобы его приняли в цех в Осло. Он участвовал в строительстве домов вдоль Акерсельвы и восточнее — вдоль железной дороги. Они стоят до сих пор. Его дело продолжали дети. Потом — внуки. Так очередь дошла до моего отца. Прадед взял норвежскую фамилию, но, когда мы переехали в западную часть города, отец сменил ее на прежнюю — Волер. Wall — стена. Звучит, может, и не слишком гордо, но отец считал, что для будущего судьи она подходит больше, чем Андерсен.

Харри с удивлением посмотрел на Волера:

— Так ты собирался стать судьей?

— Да, когда поступал на юридический, и стал бы, если бы не случай.

— Какой случай?

Волер пожал плечами:

— Несчастный. На производстве. Отец погиб. И вот что странно: когда умирает отец, понимаешь, что дороги в жизни ты выбирал не для себя, а для него. И я понял, что с другими студентами на юридическом не имею ничего общего. Я был наивным идеалистом. Верил, что мы будем высоко нести знамя справедливости и создавать современное правовое государство. А выяснилось, что большинству просто нужна степень и место, на котором можно зарабатывать достаточно, чтобы нравиться девчонкам в Уллерне. А, да что я тебе говорю, ты ведь и сам учился на юриста…

Харри кивнул.

— Наверное, у меня это в крови, — сказал Волер. — Я всегда любил строить. Что-нибудь большое. Когда я был еще совсем маленьким, то строил из конструктора огромные замки — намного больше, чем у остальных детей. А на юридическом понял, что я другой, не такой, как эти людишки с мелкими мыслишками, и через два месяца после похорон пошел поступать в полицейскую академию.

— И стал лучшим из выпуска, если верить слухам.

— Одним из лучших.

— Что же, в полиции у тебя получилось построить свой замок?

— Нет, Харри, не получилось. Ни у кого не получается. В детстве, чтобы мои постройки были выше, я отнимал детали конструктора у других. Весь вопрос в том, что ты хочешь построить. Жалкую маленькую лачугу для жалкой маленькой жизни — или театры и соборы, величественные здания, которые будоражат воображение, заставляя тянуться к возвышенному. — Волер провел рукой по перилам. — Возводить соборы — это призвание, Харри. В Италии каменщиков, погибших при их строительстве, почитали как мучеников. Хотя сооружали соборы на благо человечеству, все до единого они стоят на человеческих костях и крови — так говаривал мой дед. И так будет всегда. На крови моей семьи стоит не одно здание, которое видно отсюда. А мне хочется большей справедливости. Для всех. И я буду использовать те строительные материалы, которые сочту нужными.

Харри посмотрел на огонек своей сигареты:

— И я — тоже строительный материал?

Волер улыбнулся:

— Можно было бы выразиться более деликатно, но мой ответ — да. Если тебе будет угодно. У меня есть варианты… — Он не договорил, но Харри догадывался о продолжении: «…а у тебя — нет».

Глубоко затянувшись, он тихо спросил:

— А если я соглашусь?

Волер поднял бровь и изучающе посмотрел на Харри. Потом ответил:

— Получишь первое задание, которое выполнишь в одиночку, не задавая вопросов. Все до тебя проходили через это. Испытание на верность.

— И в чем оно состоит?

— Со временем все узнаешь, но придется сжечь кое-какие мосты.

— Означает ли это нарушение норвежских законов?

— Разумеется.

— Ага, — сказал Харри. — Чтобы у вас что-то против меня было и не возникало соблазна вас выдать.

— Я бы сказал это иначе, но суть ты уловил.

— А о чем речь? О контрабанде?

— Сейчас я тебе ответить не могу.

— А откуда тебе знать, вдруг я «крот» из ОСО?

Волер перегнулся через перила и показал вниз:

— Видишь ее, Харри?

Харри подошел к краю площадки и взглянул на парк. На зеленой траве еще лежали загорающие.

— В желтом купальнике, — подсказал Волер. — Хороший цвет, правда?