Пьем до дна

– Не единственный», – сказала она. Меня встревожила дрожь в ее голосе. Атмосфера лагеря, должно быть, отрицательно сказалась на ее профессиональной бесстрастности. – Второй образец, взятый у бродяги, ведет себя точно так же. Я сопоставила оба образца крови – они совпадают.

– Вот и ваш ответ», – сказал я. – Вы дважды допустили одну и ту же ошибку. Сейчас я сам проверю.

Но когда я повторил простую процедуру в лаборатории, я убедился, что она не ошиблась. Только ученый поймет, какое возбуждение я испытал, сравнивая четыре пробирки с образцами, подтверждавшими ее результат. Я уже мысленно писал статью для «Журнала Медицинской ассоциации.»

Но тут я понял, что результат моих испытаний означает буквально смертный приговор для моего друга. Он единственный, насколько известно науке, обладатель такой группы крови, и это становится петлей на его шее. Если в течение получаса ему не сделать переливание крови, его не спасти. А найти для него донора невозможно.

Но такой донор есть. По какому-то жуткому совпадению, по безумной случайной удаче этот донор – бродяга. Я не знал, насколько серьезно он ранен, но я не сомневался, что отнятие у него жизненных сил может резко уменьшить его шансы на выздоровление.

Нет. Это исключено. Принципы медицинской этики запрещают взятие его крови. И все законы тоже. Если он умрет в результате операции, я стану убийцей.

Когда я вернулся в операционную, Эдит встала от неподвижно лежащего Ламберта.

– Очень плох, – прошептала она. Лицо у нее осунулось, Веснушки на переносице ее курносого носа ярко выделялись на фоне бледной кожи. Глаза, вопросительно устремленные на меня, были больше не золотисто-каштановыми, но темными от отчаяния. Она сейчас была далека от идеала сестры, для которой борьба с болезнью и смертью – вопрос лишенной эмоций рутины.

– Вы были правы», – сказал я ей. – Найти донора с такой же кровью, как у Хью Ламберта, невозможно.

Она медленно сжала руками край стола. И сказала без выражения:

– Бродяга.

Я покачал головой.

– Нет. Я не имею права выбирать между ними.

– Права!

Уголки ее рта дернулись в улыбке, более горькой, чем слезы.

– Разве вы имеете право поступать по-другому? Посмотрите на них.

Мой взгляд перешел от Ламберта, с его сильными конечностями, сильным подбородком, на развалину на диване.

– Подумайте, что они могут дать миру. И скажите, что вы не имеете права сделать выбор.

Этот мокрый каркас, подумал я, бесполезен для себя самого и для человечества. А другой уже внес огромный вклад в науку с границ цивилизации. И достигнет еще большего – если будет жить.

Я снова посмотрел на нее и прочел в ее взгляде вызов: будь человеком, а не научной машиной.

– Медицинская комиссия, – слабо попытался я оттянуть решение. – Закон. Если бродяга умрет…

– Если он умрет, только мы двое будем знать почему.

Я принял решение. Не в словах, а в почти невольном знаке согласия. Только впоследствии я подумал, а почему сам бродяга не сказал ни слова, но, когда я об этом подумал, у меня было кое-что гораздо более удивительное, о чем можно подумать.

* * *

Эдит Норн не дала мне времени на то, чтобы передумать. За меньшее время, чем нужно на то, чтобы это описать, она оставила между столом и диваном аппарат Унгера для переливания крови, выложила антисептические средства, кровоостанавливающие зажимы и лигатуры, протянула мне скальпель и ждала, когда я начну.

И я начал, да поможет мне бог!

Не буду вдаваться в подробности. Медики знают процедуру, а другим она не интересна. Достаточно сказать, что я соединил артерию бродяги с веной Хью Ламберта, и кровь из одного начала переливаться в другого.

Я видел, как порозовели щеки Ламберта. Эдит наблюдала за ним с внимательностью, исключавшей все остальное. Я повернулся, чтобы проверить состояние бродяги.

У меня отвисла челюсть. Мои руки, которыми я управлял вентилями, задрожали. Лед охватил мое тело, напряг его.

Бродяга сокращался! На глазах и с поразительной скоростью он становился все меньше! Каждая его часть уменьшалась в пропорциях, как будто это кино, в котором съемка происходит с очень большой скоростью. Как будто он проколотый воздушный шар, из которого быстро выходит газ. Он стал размером с ребенка, потом с куклу и почти сразу с браслет, который женщины носят на руках… и исчез! Трубка, прикрепленная к его руке, повисла в воздухе.

Стол, на котором он лежал, был пуст. Абсолютно, невозможно пуст!

Клянусь Гиппократом, чей я скромный последователь: я видел, как прямо передо мной человек съеживается и исчезает, не оставляя никакого следа. Как будто он никогда не существовал.

Показания Эдит Хорн, медицинской сестры

Штат Нью-Йорк,

Округ Олбани,

Город Олбани.

Эдит Хорн, приведенная к присяге, показала следующее: