Пекарь-некромант 3 (СИ)

На клочках кожи поблёскивали в свете костра руны. Будто посыпанные малахитовой крошкой. Лже-Полуша на них не смотрел: воображение льстило мне — заставляло нурию буравить взглядом моё лицо. Но магия рун работала — это я понял, отметив, что траектория движения моего будущего пекаря смещалась в направлении ближайшей «семь-крипта» ловушки. Клочки кожи я разбросал в шахматном порядке — между рунным защитным кругом и ближайшими деревьями; примял кожаными ковриками траву.

Я, не мигая, следил за приближением призрака. Сжимал края жилета. Нервно прикусил губу. Затаил дыхание. Не от страха. А потому что испытывал азарт рыбака, заметившего плеск рыбы рядом с поплавком. Испуг всё же был. Но не за свою жизнь. Я боялся неловким движением, шумным вздохом или громким биением сердца спугнуть добычу. Считал себя охотником, а не жертвой. Если у нурии было на этот счёт иное мнение — это только её трудности. Рыбы тоже воображали себя охотниками, проглатывая крючок с червём.

Постэнтический слепок личности девятого уровня добрался до разрисованного клочка кожи. И остановился над его поверхностью. Точно так же, как вчера замер над подобной ловушкой мастер Потус. Я мысленно досчитал до трёх. Но призрак так и не сдвинулся с места — не спешил в мою сторону. Мне почудилось, что лицо лже-Полуши свело судорогой. Его перекосило. Оно потеряло улыбку и застыло, превратившись в подобие посмертной гипсовой маски. В широко открытых глазах лже-Полуши теперь не отражалось даже пламя костра.

— Есть, — сказал я. — Первый готов.

Скользнул взглядом по стволам деревьев. Движения в лесу не заметил. Как не услышал и шума шагов. За моей спиной потрескивали в костре дрова. И вдруг раздался всплеск — словно следившая из реки за моей охотой большущая рыбина ударом хвоста поздравила меня с первым уловом. Я обернулся. Моя улыбка тут же поблекла: увидел на клочке суши между рекой и костром ещё одного лже-Полушу. Тот приближался к защитному кругу так же неспешно, как и первый. Гипнотизировал меня глазищами.

— Ты-то откуда там взялся? — сказал я.

И добавил фразочку из старого фильма:

— Шалишь, бабуся. Устарела.

Слегка сместился в сторону, чтобы и следить за нурией, и поглядывать на лес. Пламя костра разрасталось, разгоняя на берегу тьму, потом вдруг притухало. Из него вылетали крохотные огоньки, похожие на светлячков, уносились то вверх, к чёрному небу и звёздам, то к деревьям. В камышах у берега барахтался ветер — шуршал длинными листьями. Лже-Полуша номер два не наклонял стебли трав, пусть и не касался их вершин. Приближался неспешно и бесшумно. Пока не уткнулся в защитный круг.

Нурия не смогла перелететь через составленную из зелёных рун окружность. Пару раз ударилась об неё, пробуя защиту на прочность (при каждой такой попытке моё сердце пропускало удар). Потом двинулась дальше: заскользила над землёй в направлении ловушек — бочком, приветливо сверкая улыбкой. А вот её мне обнять не хотелось. То ли потому что не любил, когда ко мне подкрадывались со стороны спины, то ли растратил порыв нежности и восторга при виде первого лже-Полуши.

Проводил взглядом постэнтический слепок личности девятого уровня до ближайшего кожаного коврика с рунами. Лишь кивнул головой, когда и вторая нурия добралась до цели — не до меня, а до «семь-крипта» ловушки. Моё воображение преобразило лицо и второго пленника, сделало его под стать лицу первого — бледным, застывшим. Я потёр о жакет вспотевшие ладони. Отметил, что когда пятился от нурии, едва не вышел за пределы защитного круга. Тут же сместился к центру окружности, поближе к костру.

После удачного начала, охота застопорилась. Больше часа я вглядывался в темноту за деревьями. Но оттуда ко мне не спешили ни нурии, ни нежить попроще, ни даже лесные хищники. Я и размахивал руками, движением привлекая внимание ночных обитателей; и распевал песенки на тарабарском языке, перекрикивая плеск волн и скрежет насекомых. Пытался даже беседовать с парочкой неподвижных лже-Полуш — делился с ними планами на будущее и давал ценные наставления, касавшиеся работы пекарей.

Потом уселся на землю, постелив под зад сумку.

— Ко мне, упыри! — жалобно проблеял я в темноту. — Ко мне, вурдалаки!

Мысль о том, что ночной улов ограничится двумя лже-Полушами, нагоняла тоску. Я сорвал травину, вставил её в рот на манер папиросы. Вынул из кармана часы — взглянул на циферблат. Обнаружил, что полночь уже миновала. Удивлённо вскинул брови: ведь мне казалось, что только-только угас закат. Попытался припомнить, когда именно согласно легендам моего прошлого мира выползала на охоту нечисть — не сумел. Понадеялся, что полночь для неё — детское время. Что она попрёт в мою сторону косяками через час или два.