Признаков того, что моя будущая продавщица сварила очередную кашу, не увидел. На печи в горшке нашёл немного овсянки — ровно столько, сколько мы с клифами в обед оставили нашей малолетней кухарке. Девчонка к каше в обед не притронулась. Этот факт утвердил меня в мысли, что Шиша затаила обиду. Я покачал головой. Устало вздохнул.
Подумал о том, что в этой жизни не согласен терпеть женские заскоки. Что нужно сразу расставить точки над «ё» — объяснить юной продавщице, что свой норов она может демонстрировать кому угодно, но не мне. Я решительно зашагал на второй этаж. Тишину нарушали лишь мои шаги, да цоканье о доски пола собачьих когтей — волкодавы следовали за мной.
Жилая часть дома утопала во мраке. Я на ходу зажигал фонари, чтобы не свернуть шею на лестнице и в тёмном коридоре. Прислушивался. Первым делом заглянул в столовую. Нахмурился, увидев на полу грязные собачьи миски-корыта. Собаки ещё чавкали кашей, когда я после обеда спустился в подвал. Девчонка же не позаботилась о мытье посуды.
— Не думал, что женская натура уже проявляется в столь раннем возрасте, — пробормотал я.
«О чём это ты говоришь?» — спросил призрак старого пекаря.
«О моей работнице, о ком же ещё. Похоже, девчонка устроила мне бойкот. Расслабилась. Почувствовала, что на моём хребте можно ездить. Даже посуду не соизволила вымыть — показывает норов».
Я нахмурился.
Клифы заглянули в свои миски, понюхали присохшие к деревянной поверхности крупинки каши. Поочерёдно фыркнули, переглянулись. Посмотрели на меня. Насторожили уши. Прочёл в глазах волкодавов вопрос: «А где же еда?» Похоже, к вечеру собаки проголодались: согласны были ужинать и овсянкой. Мне тоже сейчас не очень-то хотелось тащиться в трактир.
Развёл руками.
— Вот такие вот дела, уважаемые.
Из стены появился призрак.
«Открой глаза, парень, — сказал мастер Потус. — Девчонки, етить её, нет в доме».
«Что значит: нет?» — переспросил я.
«То и значит. Я оббежал все комнаты, етить их. Твою продавщицу не нашёл».
— Да ладно.
Я взглянул на прямоугольник окна. Разглядел за окном почти чёрное небо с яркими точками звёзд (Норвич — не Москва: звёзды здесь на небе легко можно было отыскать), очертания двухскатных крыш домов, что на другой стороне улицы. В стекле увидел своё мутноватое отражение.
Вечер незаметно для меня сменился ночью.
— Странно.
Вновь взглянул на грязные миски.
Потёр подбородок — по старой привычке проверил его на наличие щетины (вновь порадовался, что благодаря знаниям профессора Рогова мог не вспоминать о бритье).
Повернулся к Барбосу.
— Давай-ка, Босс, прогуляемся с тобой. Подышим воздухом. Узнаем, куда подевалась наша юная атаманша. Поможешь мне? Проверим, какой из тебя следопыт.
Поправил на пальце кольцо поварской гильдии.
— Готов?
Клиф дёрнул ушами, всем своим видом показал, что настроен серьёзно и готов к работе, как и подобает настоящему мужчине.
Его подруги жалобно пискнули. Взмахнули хвостами, заглянули мне в глаза. Изобразили обиженных, несчастных, одиноких женщин.
Я поочерёдно указал пальцем сперва на Веру, потом на Надежду.
— А вы, красавицы, остаётесь дома. Да, да! Не нужно так смотреть. На меня ваши штучки не действуют. Побудете на хозяйстве. Обе. Присмотрите тут за порядком. И за девчонкой приглядите, если вдруг вернётся. Вам всё ясно?
Уши хвостатых девиц обвисли, будто траурно приспущенные флаги.
— Прекращайте изображать страдалиц, — сказал я. — Нечего скулить. Остаётесь. Это не обсуждается.
Глава 7
Босс мгновенно понял свою задачу. Первым выскочил из дома. Водил из стороны в сторону носом, нюхал землю. Я уже привык к тому, что волкодавам не нужно ничего объяснять на пальцах. Не уверен, что прочие собаки столь же понятливы. Но с клифами у меня недопонимания не возникали. Я разговаривал с ними, как с тем же мастером Потусом. Смысл моих слов они улавливали не хуже, чем призрак. Однако, в отличие от вредного старикашки, никогда не спорили (ну… почти никогда).
Задатки ищейки у Барбоса всё же обнаружились. Пёс навернул круг по внутреннему дворику. Спугнул пару котов, затоптал клумбу. Бросил через плечо взгляд — проверил, следую ли я за ним. И уверенно повёл меня в сторону площади — без спешки, подстраиваясь под мой обычный прогулочный шаг. Клифский волкодав шумно принюхивался. Выдувал из щелей между булыжниками дорожную пыль. Не позволял усомниться в том, что знает, куда меня ведёт.
Ночные улочки Норвича — те, что брали начало от площади Дождей — отчасти походили на улицы Персиля. Здесь так же недоставало фонарей для хорошего освещения. Ветер шумел под крышами, но редко спускался к земле. Мои сапоги то и дело задевали торчавшие из старой мостовой булыжники (приходилось напряжённо смотреть под ноги). А в воздухе витал запах лошадиного навоза (местные не обращали на него внимания — так же, как я когда-то не замечал выхлопные газы автомобилей).