Пейзаж с видом на кладбище

Над сонмом обездоленных в ночное время суток возвышался единственный человек, наделенный властью – кладбищенский сторож. Безусловную таинственность его профессии подчеркивал физический недуг. Страж покоя усопших и их ритуальной собственности был горбат. Уродство его являлось столь очевидным и безобразным, что не заметить изъян было невозможно даже в сумерках. Он бесшумно передвигался на массивных коротких и, к тому же, кривых ногах по тропинкам погоста, причем верхняя часть широкого в плечах туловища сгибалась, располагаясь параллельно земле. Большая голова неудобно – чтобы видеть всё вокруг – задиралась кверху. Зрение было у него великолепное. Страж пантеона не только наблюдал за внутренней жизнью вверенной ему территории, но зачастую и вмешивался в нее, меняя ход тех или иных событий. Словно филин мелких грызунов, замечал он пьяниц, наркоманов, прелюбодеев и на корню пресекал краткосрочный триумф жизни в сумрачных лабиринтах смерти. Как ни таились неприхотливые ценители доступных удовольствий в густых кустарниках и высокой траве, сторож незаметно подходил к ним, и они, встревоженные его грозным появлением, беспрекословно ретировались за кладбищенскую ограду. Его боялись и люди, и звери; прижившиеся на погосте собаки, заметив сгорбленную фигуру, поджимали хвосты и, пугливо оглядываясь, немедленно убегали куда подальше. Лишь работники кладбища знали, что зовут сторожа Вячеславом. Местные жители не мудрствовали лукаво и, несколько исказив имя героя знаменитого романа и придав ему оскорбительное звучание, прозвали сторожа Квазимордой. Он практически не выходил за пределы кладбища – по ту сторону забора была отвратительная, чуждая его образу жизни, толкотня и суета незнакомых ему людей. Однако к Квазиморде, вернее, на «его поле», хотя бы один раз в году приходили все горожане, когда на Радуницу они навещали своих усопших родственников. Или в любой иной день, когда вдруг наступало время хоронить новых покойников. Хотя сторожка его находилась у самых ворот, Квазиморду редко кто видел: ночью он бродил по аллеям погоста, а днем отсыпался. Да никому особо и не хотелось видеть его. О прошлой жизни сторожа, как впрочем, и о настоящей, никто ничего не знал. Так он при кладбище и жил. И на виду немного у него было, и мысли прятались в темной глубине его цепких глаз, сурово взирающих из-под косматых, с проседью бровей.

Территорию кладбища Квазиморда знал, как свою собственную ладонь, испещренную линиями судьбы, темными от въевшейся грязи. Он помнил расположение любой могилки, каждого, даже безымянного холмика. Редкие, потемневшие ото мха и времени надгробные плиты не могли укрыться от сторожа ни в густой траве, ни в глубоком сугробе. Более тридцати лет назад уродливого мальчишку Славку привели на погост нищие, и с тех пор он почти никогда не покидал его пределов. Горбун жил и формировался под сенью вековых кладбищенских лип, непрерывно испытывая на себе таинственное влияние некрополя и постепенно становясь неотъемлемой его частью. Присутствие сторожа, в свою очередь, придавало этому месту особенный характер. От Квазиморды исходила некая энергия, делая погост еще более мрачным, чем это можно было бы ожидать даже от кладбища. Посетители чувствовали, что сторож находится где-то неподалеку, возможно даже, наблюдает за ними, и старались до наступления сумерек покинуть приют мертвых. Всем, кто знал о существовании Квазиморды, встреча с горбуном на узкой кладбищенской тропинке казалась едва ли не дурным знаком. Люди, увидев сторожа издалека, обходили его стороной. Нелюбовь эта была взаимной – и Квазиморда, по возможности, тоже старался избегать любых встреч с ними; лишь вечером, когда он закрывал на замок кладбищенскую калитку, запоздалые посетители поспешно пробегали мимо. Квазиморде не нужны были люди. Когда он находился вблизи от них, то ощущал на себе, в лучшем случае, лишь сочувствующие взгляды. В редких обращениях к себе, – когда людям требовалось отыскать могилу родственника, – горбун чувствовал настороженность, иногда пренебрежение, реже – жалость. Но никогда и никто не обращался к нему как к равному, не акцентируя внимания на внешности – не спросил, сколько сейчас времени, и не «стрельнул» у него лишнюю сигаретку.

Квазиморде достаточно было прямоугольника некрополя с покосившимися крестами и замшелыми памятниками. Он не любил новую территорию кладбища и бывал там крайне редко. Да, собственно, и красть там было нечего – ряды похожих друг на друга холмиков свеженасыпанной земли, заваленных еще не убранными венками.