Пегас, лев и кентавр

Долбушин сделал всего шаг. Именно столько было необходимо, чтобы приблизиться на нужную дистанцию и резко выбросить руку. Аня услышала глухой звук. Высокий телохранитель, что придерживал ее под правый локоть, рухнул лицом вперед, даже не выставив ладони.

Его напарник успел вскинуть арбалет, но литая рукоять уже коснулась его плеча. Аня увидела, как, откинувшись немного назад, отец задирает зонт. Повторяя его движение, то же самое делал и арбалетчик. Лицо у него было перекошено. В глазах бился страх. Сопротивляясь, но уступая невидимой силе, телохранитель Гая развернул арбалет, направив наконечник болта себе в лоб.

– Пуф! – приказал Долбушин побелевшими губами.

Поняв, что сейчас произойдет, Аня вскрикнула. Отец чуть отвлекся на нее, и в последнее мгновение телохранитель Долбушина успел отдернуть голову. Болт с утопленным оперением обжег ему скулу. Розовый рубец стал медленно наполняться кровью.

Уцелевшие двое держали Долбушина на прицеле. Тот смотрел на их арбалеты и спокойно покачивал зонтом.

– Стоять, папаша, или ваша дочь осиротеет! А вы – не стрелять! Назад! – крикнул Гай.

Его охрана неохотно повиновалась, не сводя с Долбушина недоверчивых глаз. Телохранитель, которого он ударил первым, продолжал лежать без движения. Второй сидел на полу и раскачивался, прижимая руку к лицу. Из-под его ладони текла кровь. Арбалет он в ужасе отбросил.

– Вспомните про псиос, Долбушин! – сказал Гай гораздо спокойнее. – Или он вам больше не нужен? Я в силах сделать так, что вас разорвут ваши же вчерашние друзья. Хотите проверить их верность?

Долбушин молчал. Аня знала, что произойдет с отцом, если он перестанет получать псиос. Сам-то отец его ни на что не тратит: ни на удовольствия, ни на всякие ошеломляющие умения вроде странствий во сне вне тела. Разве только на власть.

Но вот остальные из его форта смогут ли без псиоса? Даже робкие студенты недавнего набора, расходующие его в основном на успех у девушек, будут роптать. Остальные же способны живьем погрузить отца в ванну с расплавленным золотом, ибо никакие деньги псиоса не заменят.

Гай приблизился к Ане и остановился совсем близко. Они оказались одного роста. Крылья его носа были розово-желтые, вздрагивающие. Пахло от него чем-то острым, душным, пьянящим. Но это были мелочи: больше всего пугало, что зрачок Гая был неровен, обесцвечен. Вздрагивал и расширялся, как выброшенная на берег медуза.

– Ее не возьмут в ШНыр, – упрямо повторил Долбушин.

– Круня считает иначе. Не обманывайте себя, папаша! Я давно к ней присматриваюсь!.. Она упрямая, капризная девчонка, но не более!.. Так называемое «зыло», как мило называют его эти недоумки, в ней довольно эпизодично. Совесть, этот мерзкий рудимент, аналог нравственного копчика, пока что настойчиво путается у нее под ногами! Могу вам это доказать! Эй, кто-нибудь!.. – повысил голос Гай.

Один из охранников – смуглый, похожий на ассирийца – протянул Ане свой арбалет. Он оттягивал руки и упирался ей в живот. Стрелять Ане приходилось не раз, но раньше она имела дело только с современными образцами – легкими, изящными арбалетами, изготовленными с примеркой под ее руку, плечо, глаз. Этот же – ящик, тяжелый и неудобный.

– Пристрели кого хочешь! Тебе за это ничего не будет – даю слово! Если ты его ранишь, и он на тебя кинется – его добьют! – приказал Гай, взглянув на своих охранников.

Те взяли арбалеты на изготовку. Аня посмотрела на отца.

– Давай! – нетерпеливо крикнул Долбушин. – Давай, Аня! Просто прицелься, нажми, и все!

Держа арбалет, Аня стала медленно поворачиваться по кругу. На секунду остановилась на сонном Тилле, выдыхающем из угла рта дым; на полуулыбающемся-полускалящемся Белдо; а после – отчасти неожиданно и для себя – твердо направила арбалет в грудь Гаю.

– Цитирую: «Если я его раню и он кинется, его добьют!» – напомнила она дрогнувшим голосом.

Охрана Гая засуетилась, выцеливая Аню, но Гай покачал головой.

– Не трогать! – приказал он. – Ну давай, раз выбрала! Докажи папе, что ты наша!

Палец Ани лег на спуск и осторожно потянул его. Лицо Гая не менялось, лишь правое веко подрагивало. В последний момент, когда спусковой рычаг почти освободил шептало, Аня неожиданно для себя дернула арбалет снизу вверх.

Послышался треск. Гай оглянулся на болт, глубоко вонзившийся в деревянную панель.

– Промах! И это с полутора шагов! – сочувственно прозвенел Гай. – Убедились, Долбушин? Шестая заповедь как влитая сидит! Что ж вы так запустили дочь-то?

Аня не поворачивалась к отцу. И без того почти видела, как хмурятся его брови, как ниткой вытягивается рот. Лицо отца она знала до малейшей черты, как гитарист – свою гитару или молодой художник свою тысячу раз уже нарисованную жену.

«А вот Полина… она бы, пожалуй, пристрелила Гая», – внезапно подумала Аня.

– Итак, Альберт! Я жду вашего решения! Вы отпускаете дочь в ШНыр? Да или…?

– Отпускаю, – сквозь зубы проговорил Долбушин.

Гай протянул руку и погладил Аню по щеке. Ладонь у него была не влажная и не сухая, не теплая и не холодная… а такая… точно касаешься шершавых обоев.