Педагогика угнетенных

Люди же, осознавая самих себя и, следовательно, окружающий мир и будучи сознательными существами, находятся в диалектическом взаимодействии между очерченными границами и собственной свободой. Отделяя себя от мира, который они объективизируют, отделяя себя от собственной деятельности, находя основу своих решений в самих себе и в своих взаимоотношениях с миром и с другими людьми, они преодолевают ситуации, которые их ограничивают, – «ограничивающие ситуации»[126]. Как только последние начинают восприниматься людьми как кандалы, как препятствия освобождению, эти ситуации становятся рельефными, выделяясь на общем фоне, показывая свою истинную суть как конкретные исторические параметры существующей реальности. Люди отвечают на брошенный им вызов действиями, которые Виейра Пинту называет «действиями против ограничений» и которые направлены на отрицание и преодоление, а не на пассивное принятие «данности».

Таким образом, атмосферу отчаяния создают не сами по себе ограничивающие ситуации, а их восприятие людьми в определенный исторический момент: воспринимаются ли они как оковы или как непреодолимые барьеры. Поскольку критическое восприятие воплощается в действиях, рождается атмосфера надежды и уверенности, которая заставляет людей предпринимать попытки преодоления ограничивающих ситуаций. Этой цели можно достичь только путем воздействия на конкретную историческую реальность, в которой существуют ограничивающие ситуации. По мере того как реальность трансформируется и эти ситуации сходят на нет, будут появляться новые, которые, в свою очередь, будут провоцировать новые действия против ограничений.

В бутафорном мире животных нет ограничивающих ситуаций ввиду его внеисторического характера. Таким же образом у животных отсутствует способность выполнять действия против ограничений, которые требуют решительности по отношению к миру – возможности отделиться от него и объективизировать его, чтобы изменить. Органически связанные со своими декорациями, животные не видят разницы между собой и окружающим миром. Соответственно, они сдерживаются не ограничивающими ситуациями (которые историчны), а всеми декорациями в целом. И подходящая для животных роль – не взаимодействовать с этими декорациями (в таком случае декорации стали бы миром), а приспосабливаться к ним. Таким образом, когда животные «создают» гнездо, улей или нору, они создают не объекты, которые служат результатом «действий против ограничений», то есть реакций, направленных на трансформацию. Их созидательная деятельность подчинена принципу удовлетворения физической потребности, которая служит лишь раздражителем, но не вызовом. «Объект, созданный животным, принадлежит непосредственно его физическому телу, в то время как человек свободно взаимодействует с тем, что он создает»[127].

Лишь то, что создается в результате деятельности живого существа, но не принадлежит его физическому телу (хоть и может нести на себе его печать), способно придать некий смысл контексту, который таким образом превращается в мир. Существо, способное на такое созидание (которое, исходя из этого, должно осознавать само себя и являться «существом для себя»), больше не смогло бы быть, если бы оно не находилось в процессе бытия в мире, к которому оно относится, так же как и мир больше не существовал бы, не будь этого живого существа.

Разница между животными, которые (поскольку их деятельность не представляет собой действия против ограничений) не могут создавать объекты, отделенные от них самих, и человеком, который посредством своих действий над миром создает культуру и историю, заключается в том, что лишь человек – это существо, нацеленное на праксис. Лишь человек олицетворяет собой праксис, который, как размышление и действие, поистине трансформирующие реальность, является источником знания и созидания. Деятельность животных, которая происходит без праксиса, – это не созидание, в отличие от трансформирующей деятельности человека.

Именно в качестве трансформирующих и творческих существ люди, в постоянном взаимодействии с реальностью, производят не только материальные блага – осязаемые предметы, но также и социальные институты, идеи и понятия[128]. Посредством непрекращающегося праксиса люди одновременно создают историю и становятся историко-социальными существами. Поскольку в отличие от животных люди могут делить время на три измерения – прошлое, настоящее и будущее, их история в зависимости от их собственных творений развивается как постоянный процесс трансформации, внутри которого материализуются эпохальные единицы. Это не четко очерченные периоды времени, не статичные отсеки, внутри которых заключены люди. Если бы это было так, исчезло бы основополагающее условие истории – ее непрерывность. Напротив, эти эпохальные единицы находятся во взаимосвязи в динамике исторической непрерывности[129].