Печать Раннагарра

Всю беременность она намеренно издевалась над ним, справедливо считая, что нечестно ей одной разгребать последствия его коварного поступка.

Конечно, это же не ему приходилось носить на себе добрый фунт его драгоценной наследной многомордой плоти! Не у него болела спина. Не у него случались резкие перепады настроения. Не он ходил, переваливаясь, как утка. Не он по сто раз на дню бегал в туалет, не его выворачивало от запаха чеснока и жареной рыбы, и это точно не он вот уже несколько месяцев не мог спать на животе. Поэтому…

Днем она изводила его капризами, требуя открыть окно, потому что ей душно, потом закрыть, потому что ей холодно, потом снова открыть, потому что она хочет послушать, как поют птички, потом опять закрыть, потому что от шума на улице у нее болит голова, и когда на десятый раз выполнения одной и той же однотипной процедуры он медленно зверел, она, хватаясь за живот, начинала выдавливать из себя скупую слезу и утверждать, что он черствый многомордый сухарь и что совершенно ее не любит.

После того, как он полчаса умолял простить его за бессердечность и рассказывал, как сильно он ее любит, Ли приступала к пункту мести номер два: требовала сыграть ей и маленькому на скрипке. Каждый раз она останавливала мужа на середине мелодии и говорила, что эта песенка ребенку не нравится, потому что она то чересчур веселая, то излишне грустная, то слишком громкая.

Среди ночи она тормошила спящего мужа и, жалобно хныча, просила принести ей мяска, потому что они с маленьким хотят кушать, а когда он приносил мясо, она, скривившись, сообщала, что они с маленьким перехотели мяска и хотят пирогов с капустой. После пирогов ее внезапно пробивало на курочку, после курочки ей болезненно хотелось кислого яблочка, а после яблочка снова мяса. Умотав и доведя мужа до состояния глухой исступленной ярости, она спокойно засыпала на его тяжело вздымающейся груди. А утром, невыспавшийся и сердитый, не находя ее в постели, он бежал за ней на гору, боясь сказать лишнее слово, чтобы она снова не закатила ему беременную истерику по поводу того, какой он невнимательный и грубый.

С ночными трапезами в последнее время она, правда, завязала, потому что в один прекрасный момент Касс просто взял и приволок ей со своими мордами все, что было на кухне, и вывалил это на их огромную кровать, испортив при этом (подозревала, что намеренно) ее «любимые» простыни в розовых семиголовых стрекозках, которые Грасси пошила для их супружеской спальни специально по заказу Оливии.

А еще, когда муж со всей серьезностью утверждал, что это будет первый и единственный ребенок в их семье, Ли коварно улыбалась, понимая, что обязательно родит ему девочку: во-первых, потому что ее беременную до дрожи боялись даже его морды, а во-вторых, потому что девочку она обязательно научит, как легко и просто можно выдрессировать даже самого свирепого нелюдя.

— Касс, а давай назовем сына Роаном?

Касс помрачнел, но выдавив из себя подобие улыбки, согласно кивнул. — Как ты захочешь, родная.

— Это не то, что ты подумал, — Ли развернулась и, положив ладонь на щеку мужа, заставила смотреть себе в глаза. — Это никак не касается моих чувств, ни прошлых, ни настоящих. Мне кажется, несправедливо будет, если о нем не останется даже памяти на этой земле. Возможно, его душа найдет в нашем сыне покой и прощение.

Касс нахмурился, стиснул зубы и крепко прижал к себе Оливию, уложив себе на грудь ее светлую голову. — Боюсь, что я никогда не смогу найти ни покоя, ни прощения.

— Зачем ты себя мучаешь? И я, и ты знаем, что это не твоя и не его вина.

— Плохое оправдание самому себе, — угрюмо ответил Касс, отводя от Оливии взгляд, полный удушливой горечи и сожаления.

— Знаешь, тогда, на балу, Магрид посоветовал мне простить себя. Я тогда не понимала, за что, но в тот день, когда ты принес меня сюда, я поняла, о чем он мне говорил. Именно поэтому мне так нравится приходить сюда вновь и вновь.

Здесь умерло мое прошлое, когда я смогла простить тебя, и родилось будущее, когда я простила себя. В этом месте так много нас. Разных… Неистовых. Отчаявшихся. Одиноких. Несчастных и счастливых. Здесь так много наших чувств. И они все проносятся перед моими глазами каждый раз, когда я смотрю, как над землей встает солнце, даруя надежду, тепло, излечивая душевные раны, отпуская обиды…

— Люблю тебя, — осипшим голосом прошептал Касс, захватывая ладонями родное лицо, обрамленное светлой рамкой душистых волос. — Не знаю, чем я заслужил такую милость — находиться рядом с тобой, моя храбрая, непокорная охотница, но, наверное, не хватит и всей жизни, чтобы отблагодарить тебя за это.

Ли вздохнула и уткнувшись носом в широкую грудь мужа, весело рассмеялась.

— Касс, а что мы будем делать, если наш сын родится драконом с семью головами, или еще хуже — вместо теней у него будет семь темных драконов?

Кассэль изумленно уставился на жену, потом коварно улыбнулся, утопив ее в своих медвежьих объятьях.

— Подсунем на воспитание Магриду, — беззаботно сообщил он. — Он так мечтал о наследнике…

КОНЕЦ

Глоссарий