– Живой, – тихо шепнул ему “мастеровой” почти беззвучно, когда Коста приполз и первым делом потрогал лоб – горячий! Хвала Великому, горячий, как печка! Мастер… – Ну ты и дал, парень… кто же так против четверых лезет… ты припадочный что ли? Дикий, как вашке! Не жилец ты теперь… И каждый, кто с тобой свяжется… Я и не ждал, что очухаешься… вишь ты, живучий… били так, что завтра только из трюма выносить…
Коста не произнес ни слова, пока “мастеровой” поднимался и тихо шурша, убрался в другую часть трюма – подальше.
– Тут каждый сам за себя, парень… Сдохнуть тут не равно, что дотянуть до Аль-джамбры… может Немес подкинет удачи и купит кто сносный… – шепнул он ему на прощание.
Коста возился недолго – ощупал себя – зубы, кости, приложил тряпки – остановить кровь, проверил пальцы – целые, хвала Великому. Потом посидел, пережидая боль, и неслышно двинулся обратно.
Старика, избитого утром, он приволок в их угол и взмок. Едкий пот заливал глаза. Если сначала тащил волоком, то последние двадцать шагов – на себе.
Положил старика рядом с мастером и поделил тряпки на двоих – знобило обоих, и оба то пылали так, что горячие угли, то тряслись от холода.
“Не жилец” – сказал “мастеровой”.
В трюме завозились – кашлянули и задвигались. Коста напрягся, прислушиваясь. И расслабился только тогда, когда все стихло.
Спать сегодня он не собирался.
Коста думал всю ночь. Привалившись спиной к стене, вздрагивая от каждого шороха.
Вспоминал, закрыв глаза, как заносят ведра с кашей, потом – очереди и раздача. Потом ведра с водой. Плетения тишины снимают с двери именно в этот момент.
Вчера он выспросил у соседа-по-углу всё, что мог и про торги, и про то, почем “живой товар” на рынке.
Коста очнулся, вздрогнув от шума – кто-то встал, завозился в дальней части трюма и пошел в нужник.
Мастер резко вздохнул, дернувшись, и Коста подполз ближе – очнулся? Нет, показалось. Просто Наставника опять бросило в холод и зазнобило.
«Прощайся, у многих не было и этого».