Печать и колокол

По рассказам Санаева я знал, что это еще ни о чем не говорит. Сыскное отделение, которое располагалось в гостинице «Харьков» на Рыбной улице и фактически являлось филиалом контрразведки, старалось, по возможности, иметь исчерпывающие сведения о самом широком круге лиц. Агенты отделения беззастенчиво перлюстрировали письма, нередко используя их для шантажа в своих личных целях, толклись на товарной и валютной биржах, где получали «сыскные» проценты от различных маклерских сделок, покрывали за соответствующую мзду уголовников и снабжали самыми разнообразными фактами контрразведку.

Сыскное отделение стремилось знать все и обо всех – авось когда и пригодится. Почему же не уделить некоторое внимание популярному реставратору картин, который недавно обосновался в городе и снимает флигель рядом со штабом Добровольческой армии? Глядишь, и наткнешься на что-нибудь любопытное. А там и взятку можно сорвать. Реставратор-то процветающий, небось деньги куры не клюют!

Обычная проверка. Тем не менее на душе у меня было тревожно, тем более, что я уже знал об аресте двух членов ревкома, выданных контрразведке каким-то провокатором.

Что и говорить, подвал в Киеве был не так уж плох. Немного сыроват, немного темноват, но зато надежен… Мысль постыдная, но избавиться от нее я никак не мог.

Как впоследствии выяснилось, улик против меня никаких не было. В контрразведке даже не предполагали, что я связан с подпольем. Искусствовед Василий Петрович Белов был вне подозрений. В его политической благонадежности не сомневались.

И все же наблюдение за домом не было случайным. Мной интересовались, и интересовались весьма активно. Об этом я узнал от Санаева и Ореста Григорьевича Ефимова, с которым имел беседу на одной из конспиративных квартир.

Вскоре после обстоятельного разговора с Ефимовым посыльный принес мне очень короткое и очень любезное письмо.

Некто по фамилии Друцкий сожалел, что не имеет возможности нанести мне визит, и выражал надежду увидеть меня у себя на квартире между семью и восемью часами вечера. Господин Друцкий хотел надеяться, что его просьба не слишком меня обременит и я не откажу ему в этой любезности. Он был мне заранее благодарен, и так далее.

В тот день мне не работалось. Хотя я и не имел чести быть лично знакомым с автором письма, некоторое представление я о нем имел: начальника контрразведки полковника Друцкого в Харькове знали все…

***

– Как вы легко можете догадаться, предстоящая встреча меня отнюдь не радовала, – усмехнулся Василий Петрович. – Совсем не радовала. Но выбора у меня не было.

Начальник контрразведки жил на Рымарской улице, недалеко от так называемого Коммерческого сада. Он занимал обширную квартиру на втором этаже особняка, принадлежавшего богатейшему сахарозаводчику Стеценко.

Внешне особняк особого впечатления не производил. Но уже лестница поражала своим великолепием: матовый, в виде чаши фонарь, зеленая широкая дорожка с медными спицами, чугунные, покрытые бронзой перила.

Открывшая дверь горничная провела меня в высокую длинную комнату, обшитую резными панелями из дуба и карельской березы. Судя по письменному столу с бюварами, сигарочницами и портфелями, это был кабинет.

Толстый ворсистый ковер, мягкая, спокойных тонов мебель… Все это свидетельствовало о том, что полковник любит комфорт и не лишен вкуса.

Друцкий долго себя ждать не заставил.

У начальника контрразведки было плоское бледное лицо, на котором выделялся большой, толстогубый рот. Крайне неприятное лицо.

– Надеюсь, мое приглашение не нарушило ваших планов на сегодняшний вечер?

Он был воплощением любезности. Пригласив меня сесть, спросил:

– Вы ничего не имеете против лампопо?

– Простите?..

– Холодное пиво, мед и лимон с ржаными сушками, – объяснил он. – Великолепно утоляет жажду. Когда-то его неплохо готовили в Купеческом клубе в Москве.

– В Купеческом клубе не бывал.

Толстые губы Друцкого растянулись в улыбке:

– Знаю, Василий Петрович. Я про вас все знаю. Знаю, что ваш батюшка был офицером гвардии. Знаю о ваших заслугах перед отечеством по части изящных искусств, о ваших работах по ювелирному делу в Древней Руси…

Полковник с видимым удовольствием перечислял факты моей биографии. Он явно стремился поразить меня своим всезнанием.

Действительно, его агенты поработали неплохо. Но все же очень глубоко они, к счастью, не копали. Самое главное – мое сотрудничество с Советской властью, служба в Народном комиссариате художественно-исторических имуществ и командировка в Киев – Друцкому было неизвестно. И когда я это понял, ко мне вернулось хладнокровие.

– Откуда вы все это знаете?

Друцкий сделал рукой неопределенный жест и пододвинул мне бокал с холодным напитком.

– Знать все – моя обязанность, – изрек он. – Но не буду кривить перед вами душой, милейший Василий Петрович: к вам у меня особый интерес…

Я поставил бокал на столик.

– Нет, нет, интерес не служебного порядка, – поспешно заверил он. – Было бы глупостью подозревать вас, искусствоведа, сына гвардейского офицера, в каких-либо симпатиях к красным.

– И тем не менее за мной было установлено наблюдение, – скорбно заметил я.