Пчелиный пастырь

Баньюльцы видели также, как этот одинокий курортник входил в мэрию. Верно, нужны билеты или талоны. Эти «пришельцы из чужих краев» отбирают у нас и то немногое, что есть… Баньюльцы видят, как он стоит перед Лабораторией Араго[40], смотрит в морскую даль, вдыхает крепкий запах йода, идущий от сланцевых плит, еще теплых от солнца, любуется золотистым мхом, пятнами испещрившим скалы, аплодирует пенной кавалерии, штурмующей Большой остров, на котором вечно агонизирует Раненый воин с Памятника павшим. Жители Баньюльса, которые с 1936 года повидали виды и по ту и по эту сторону гор, полагают, что это странный малый.

Одноногий деревенский сторож трубит в рожок. Его окружают мальчишки, женщины и старики. Так они узнают новости на море, а равно и в области сельскохозяйственных культур.

— Виноградарей предупреждают, что отныне они обязаны хранить виноградные косточки и сдавать их в кооператив, который отправит их в давильню, чтобы выжимать из них масло.

Тем же тоном, без улыбки, он отпускает шуточку:

— А если из-за этого тебя шибко пронесет, дашь знать в мэрию! Уведомление. Ближайшее заседание муниципального совета состоится девятого июня, в двадцать часов, в зале бракосочетаний.

Блеяние рожка, заставляющее вспомнить сирену на туманном Севере.

— Уведомление. Дирекция Лаборатории Араго доводит до вашего сведения, что детям в сопровождении учителей будет разрешено посмотреть на черепаху, пойманную позавчера одним рыбаком; черепаха весит больше двухсот кило… (от себя) как жена первого заместителя.

Рожок веселый, задорный, лукавый.

Искалеченный фонтан поет под платанами.

Каждое утро Эме просыпается рано из-за мусорных ящиков. Это местный Бен Гур[41], обеспечивающий здесь уборку мусора, низкорослый проворный парень с бельмом на глазу — рыбий глаз, дурной глаз, как у типа с катера. Шесть часов. Эме опять засыпает с трудом. Колокольный звон будит его окончательно. Черт бы побрал кюре, этого пророчествующего великана, который мечет громы и молнии против пляжей, морских купаний, сарданы, танцулек, — старого кюре с гор, из Сайагузы, что близ Фон-Роме, — который проклинает все, что связано с морем. Зло поднимается сюда из долин, из вод, а главное — из портов. Священнослужитель из Апокалипсиса! Моряки — язычники. Они поклоняются солнцу. Маршал слишком добр. Надо заключить Конкордат[42], отменить гнусные законы и обязать граждан писать о своем вероисповедании в удостоверении личности. Этот Савонарола на ножах со своим викарием, аббатом Нумой, тот — дитя прудов, после уроков катехизиса ведет мальчишек кататься на своей старой парусной лодке; в лучшем случае — это синкретист, это язычник, переодетый жрец Изиды!

Несмотря на то что установить здесь контакты — дело нелегкое, Эме узнает новости каждый день от горничной, от Вивеса, от торговцев, от почтальона, который никогда не приносит ему никаких писем.

Пятого, когда он возвращается к завтраку (полный пансион — это единственно возможное решение проблемы при карточной системе), Дерьмовая Малакка останавливает его с лицемерным видом.

— За вами приходили жандармы.

Завтрак приличный: фаршированные ракушки, овощное рагу, в котором на этот раз не особенно напоминает о себе кабачок — национальная овощь, пользующаяся теми же правами, что и несносная брюква. Покончив с кофе, Лонги отправляется в жандармерию. Это первый жаркий день. Солнце обрушивается на городок, «al rapatell del sol»[43], как сказал один дряхлый старик, когда Лонги спросил у него дорогу.

Это недалеко, если идти по дороге Пюиг дель Мае, не доходя до железнодорожного моста. Он входит в жандармерию, где пахнет плесенью. Перпиньян требует, чтобы Лонги представил свое отпускное свидетельство. Эме объясняет, что он был в обычном порядке демобилизован в Компьене. Больно далеко этот Компьен.

— Ну да ладно, дадим телеграмму. Времени у нас предостаточно, господин лейтенант.

Затянутый в колониальную форму, как каталонская свиная колбаса в свою кишку, старшина, который его принимает, присматривается к нему; смуглое лицо старшины усеяно веснушками. Хотя для южанина у него редкий цвет волос, фамилию он носит типично каталонскую — Крюэльс, Жозеф Крюэльс. Пятнадцать лет службы в Индокитае — таков старшина Жозеф Крюэльс.

— До свиданья, господин лейтенант. До скорого.

Это «до скорого» подозрительно или нет? Выйдя в коридор, выкрашенный краской цвета гусиного помета и увешанный старыми объявлениями о наборе в жандармерию и новыми, которые оповещают об очередной партии арестованных, Эме Лонги получает удар в самое сердце. В одной из этих бумажонок объявлена награда за беглеца из Крепости. Анжелита была прекрасно осведомлена: 200 000 марок за того Молчальника.

— Все еще в бегах, — говорит старшина. — Само собой. Уж если бы его поймали, газета разразилась бы целой речугой. Не видели, не поймали, но уже готов, сгорел.