Пчелиный пастырь

Возвращается Пюиг. Он разглядел вдалеке, близ Клоде-ла-Лобетера, группу дровосеков. Больше он ничего не увидел. Капатас только и ждал его возвращения. Длительные остановки дробят переход, но Лонги чувствует, что Пастырь чем-то обеспокоен. Пастырь все время держит нос по ветру. Солнце стоит уже довольно высоко. Лучи его, проникая сквозь одежду, становятся все горячее.

Спуск к Карансе труден. Сэр Левин идет механической походкой Голема. Он мог бы играть роль некоей странной ожившей статуи из еврейского квартала средневековой Праги.

Исполосованная какими-то мгновенно мелькающими тенями, которые громко кричат, речка течет совсем близко; она не шире, чем Манте, но зато более говорлива. Склон горы увлекает ее вниз, к северу, по зеленому коридору, к ущелью. Эспарра на ходу приветствует мрачный камень — не то монумент, не то какой-то доисторический памятник Pèdre Drète — Стоячий камень.

Они переправляются через речку, перепрыгивая с булыжника на булыжник, а речка брызжет им в лицо прохладой. Ближе к верхнему течению реки поет падающая вниз вода. Они должны снова подняться вдоль потока. Тут придется поработать коленями и икрами. Под грозным Редуном марш превращается в карабканье на гору среди танцев больших капризных стрекоз, ос и глупых слепней, которые сами ищут свою погибель.

Иногда, подобно Педро Арагонскому, они наталкиваются на озеро, только без дракона. А может быть, огромные незримые драконы окружают их всюду. Хорошо бы остановиться на берегу того озера, которое, как и ставшую судоходной перпиньянскую речку, называют Нижним. Здесь стоят какие-то хижины, а озеро по форме напоминает скорпену. На переднем плане сухое дерево, погрузившееся в воду, протягивает вверх свои мертвые, белые руки.

Их марш напоминает балет сомнамбул, в котором танцующие переходят с места на место, притягиваемые как бы неким сродством, и они то расходятся, то сходятся снова. Эме с лирически настроенным Капатасом, Эме с майором (они разговаривают о плене), Эме с Раисой (она без ума от «Унесенных ветром»; когда Эме говорит ей, что пейзаж, который открывается ее взору, тоже романтичен, она удивленно фыркает), Эме с Пюигом; Пюиг показывает ему скалы, одну из которых он окрестил «Скованным человеком», а другую «Черепахой», — это две скалы какой-то карикатурной формы.

Пюиг озабочен тем, что они могут стать мишенью. Они выходят на открытое место. Надо будет держаться поближе к речке, идти по самой кромке берега и прятаться в расселинах прибрежных скал. Он снова уходит на разведку. Остальные присаживаются. Перед ними — сжигаемый солнцем горный хребет. Капатас показывает налево — там Костабонн, Рок Кулум, Дониа, надменный Гигант, дальше Новый Источник, а еще левее пик Льюз — каменные рыцари, стоящие плечом к плечу; перевалы там — лишь небольшое пространство между их головами. На этот гребень в былые времена пилигримы, пришедшие из низин, где кишат грехи, поднимались, распевая во все горло гимны, поднимались отовсюду — с Валлеспира, Сере, Амели-ле-Бена, Арля и Пра-де-Молло, из всех этих мест, названия которых звучат как сухое постукивание сливовых косточек. Лососи господни, они поднимались вверх по течению реки до самых верховий. Там, уже совсем высушенные на раскаленных камнях — полуящерицы-полузмеи, — они ходили как по канату, протянутому между двумя странами, эти «жонглеры Богородицы»[122], которые сражались с озерными драконами, с их снежными девами, с их потомством — летающими змеями и ядовитыми жабами. Они добирались до одиноких безжизненных вершин Пла-дю-Кан-Магр и переходили в Иль-де-Терр или на берег Черного Озера между зубцами Гиганта, на высоте 3000 метров.

Эти пустынные места, и по сей день не посещаемые туристами, уже совсем не то, что «праздничный» мир Канигу. Вы словно попали на край света. Солнце пускает стрелы из своего пушистого облака прямо в глаза. Капатас показывает вдаль и вверх, где виднеется расщелина, точно прорезь прицела. Там им придется пройти. Это кажется немыслимым.

Под сверкающим куполом расколотого солнца Капатас, Пюиг и Эме держат совет, не позвав ни старого английского экономиста, ни невыносимого майора.

— Как бы не обстреляли, — говорит Пюиг.

Эме Лонги недоверчиво поднимает брови.

— Да, — говорит Капатас. — С этого началось еще в сороковом.

— Я предпочел бы дождаться ночи, — настаивает Пюиг. — Тем более что нам предстоит еще пройти три километра по гальке. Из винтовок с оптическим прицелом они перебьют нас, как куропаток.

— Да нет. Теперь пастухи ходят к озеру не берегом реки, а другой дорогой.