Пчелиный пастырь

В учтивости бывшего ремесленника, изготовлявшего эспадрильи, чувствовался оттенок презрения.

— Понимаете, это очень важно. Это для Национального пресс-бюро. Мне во что бы то ни стало нужно сделать цветной снимок. Мы работаем в цвете. Несмотря на поражение. Не падать духом!

У нее были красивые, очень блестящие, миндалевидного разреза глаза.

— Вот почему тот, кто ведает у нас снабжением, сообщил нам о ваших успехах и пожелал сопровождать нас. На пчел людям наплевать, но вот мед — это их очень интересует, можете мне поверить! Так, значит, это египтяне вас вдохновили?

Он прищурил один глаз.

— Если хотите. Если хотите. Я только следую их примеру.

Выражение его лица, словно вытканного на гобелене Люрса, изменилось; оно просветлело.

— Я слуга Царицы. Я обязан давать отчет только ей. «Республика пчел», как ее называют, — это воля Матери. Я не говорю — бога. Это не бог, потому что бог этот — женщина!

Рыженькая была на седьмом небе; она что-то записывала такими же крупными, круглыми буквами, как она сама. При последних словах она, однако, захлопала глазами, карандаш ее повис в воздухе. Эме и Пюиг не разжимали губ. Капатас платил полновесной монетой этой журналистке из Виши! Такова мистификаторская сила каталонцев, даже самых простых…

Мамаша Кальсин принесла суповую миску, благоухавшую тимьяном. Девушка и фотограф, как и тот тип, что занимался снабжением, не заставили себя долго упрашивать и остались.

Со времен хутора Рег Капатас много потрудился над усовершенствованием своего хозяйства. Сперва он выставил под навес устаревшие ульи и долго не мог сделать выбор между устройствами Дадана и Лэнгстрота. Потом, остановившись на Лэнгстроте, приспособил эти ульи к перевозкам, снабдив ручками и используя только одну подставку. В каждом из ульев было от тридцати до пятидесяти тысяч пчел.

Журналистка записывала и жадно поглощала еду. Капатас рассказывал, почему он стал бродячим пасечником, рассказывал об изготовлении холщовых туфель, об измене жены и о пожаре в доме. Он даже сказал нечто такое, что поразило Эме Лонги: «Мне хотелось иметь слишком красивую женщину и слишком приличный дом». Эме когда-то прочитал эту фразу, и теперь она всплыла у него в памяти. Но у кого он ее прочитал? Когда Капатас снова заговорил о том, что пчелы не любят ни пьяниц, ни развратных женщин — то была его любимая песня, — фотограф бросил рыжей:

— Ах, вот почему они тебя покусали!

Они засмеялись, а она постучала его по лбу. Рыжик весело залаял, подтверждая, что это шутка, потом опять заснул, свернувшись клубком. В 1940 году, с тех пор как началась нехватка продовольствия, Пчелиный пастырь осуществил свою мечту о переселении в горы. Получив наследство от дяди, он скупил имущество вконец разорившегося цирка Сезара Помпона. Грузовики, предназначенные для перевозки хищников, отлично послужат пчелам. В 1941 году он собрал последний мед из цветов баньюльского миндаля — тогда еще он постоянно жил в Баньюльсе — и переселился в Сере, где пчелы устроили пиршество на цветущих вишневых деревьях с благословения владельцев фруктовых садов — они оказали пчелам радушный прием, так как эти насекомые способствуют плодоношению. Когда закончилась пора цветения фруктовых деревьев, Капатас поднялся выше по склонам горы, которую он любовно называл Отцом-горой, — по склонам Канигу. И в середине июля его пансионерки снова нашли тимьян, дрок, рододендроны, вереск; когда же не было цветов, они приносили черный пихтовый мед.

— Сперва они ничего не понимали. Потом привыкли. Я забираю у них мед постепенно.

— И это вполне нас устраивает, — объявил тот, кто ведал снабжением.

— Капатас — это человек, который идет за весной, — сказал Эме.

— Благодарю вас, господин велосипедист, — заметила рыжая, улыбка молодого человека начала ей нравиться. — Вы подарили мне заголовок для статьи.

Несмотря на мужские ухватки, молодая женщина невольно поддалась чувству уважения, окружавшему хозяина. И не захотела вносить диссонанс. Не было ли это возвращением к добродетелям, которые проповедовал маршал? Она наложила узду на свой гормональный феминизм и объедалась медом, желтым cantueso[84], шероховатым, густым — хоть ножом режь.

— Я научился этому у испанцев. Они не любят чересчур нежного меда, и я не люблю. Из Испании к нам приходит все хорошее.

Она согласилась, увидев в этом изречении какой-то неожиданный намек.

Захмелевшие журналистка и фотограф говорили о войне, о Виши, о политике. Фотограф? О да, он был асом в своей профессии! Это он сделал знаменитую фотографию маршала, двумя руками державшего трость, на которой повисла девочка. Да, да, это сделал он! Но это не принесло ему никакой пользы: агентство присвоило все его права, и сейчас он чуть ли не в немилости.

— Ты слишком много болтаешь, — заметила рыжая.

Спали ли они — эти двое — во имя «национальной революции»?

— Раз мне нельзя говорить, я спою.

Он запел: