Паводок

Я встал, подобрал шкот, зачалил лодку и вошел в паб. Настроение там было вялое. Коре и Алф с Эудуном, сидя за столом для завсегдатаев, накачивались пивом, какой-то из эневаргинцев, явно под кайфом, сражался с одноруким бандитом, на одном столике виднелся графин с красным вином, а рядом пепельница, в которой, пуская к потолку голубые струйки дыма, лежала непогашенная сигарета. Всё как обычно, подумал я и прошел к стойке. К рекламе «будвейзера» подвели электричество — она ярко мигала на стене. Я сел. «Будвейзер». «Будвейзер». «Будвейзер». Мортен нацедил кружечку, я повернулся к нему и отхлебнул глоток. Думал я о Хуго. Этот гад небось решил сдать в наем, а то и продать дом на Нурдре-гате — вот тебе и нужная сумма. Пыжится как индюк, корчит из себя солидного, щедрого мужика, а ведь сроду таким не был. Нашел, наконец, применение для своих по грошику скопленных деньжонок, которые наверняка каждый Божий день пересчитывает, сидя за письменным столом. Хуго любил потолковать о деньгах. С тех пор как ему сравнялось восемнадцать и он сдал на водительские права, он старался создать впечатление, будто знает толк в финансах. Вот таков был Хуго в двух словах. Человек, якобы знающий толк в денежных делах. Сбережения, акции, пенсионные фонды, проценты — во всем, что выползало и вытекало из финансовых вопросов, он мнил себя экспертом. Голосовал он за партию Хёйре[8], а вообще симпатизировал крайне правым и с жаром разглагольствовал о том, что стране нужен политик, который сумеет заткнуть пасть пустозвонам из Рабочей партии. Человек смелых решений. И все отлично понимали, кого он имел в виду. Впрочем, поддерживать этого политика целиком и полностью Хуго остерегался. Кой-какие его стороны, не связанные с экономической политикой, не вызывали у Хуго одобрения. Я как-то раз слыхал, мужик один рассказывал про свой разговор с Хуго: брат мой аккурат завел речь про этого политика и все сетовал, что его партия не лишена позорных пятен. Вот так он рассуждал. Он был просто умеренный норвежец, разбиравшийся в финансах, хотя деньжат у него от этого не прибывало, и поддерживал он политика, который с жаром толковал о праве маленького человека поступать как ему угодно, без помех со стороны государства, — толковал, прекрасно зная, что умеренные вроде Хуго, окажись он у власти, так и будут, как раньше, заниматься болтовней. Довольные тем, что денег у них в банке чуток прибавится. Конечно, хорошо рассуждать о свободе индивида, пока тебе не от чего освобождаться. Что бы Хуго стал делать, если б в один прекрасный день ему сказали, что он обладает «индивидуальной свободой»? Да если б он смекнул, что вдруг может делать что угодно, он бы, выпучив глаза, бросился наутек и спрятался в лесу.

На часах уже почти семь.

Передо мной выстроилась целая батарея пол-литровых кружек, но я был ни в одном глазу. В пабе почти никого не осталось. Мортен читал, сидя за стойкой. А не спросить ли мне совета?

— Мортен!

— Да? — Он оторвался от книги.

Наши взгляды встретились.

— Нет, ничего.

Я пошел в уборную и стал перед унитазом, глядя на дырку в стене за бачком, которую так и не собрались заделать. Надо взять себя в руки, сосредоточиться.

Когда я вернулся в зал, у стойки стояла Сив. Мортен подвинул ей стакан джина с тоником. Мы с ней много джина с тоником выпили. Обычно после нескольких стаканов она становилась дерзкой на язык. Вот оно, мое счастье, — дерзкие на язык женщины, пьющие джин. Сив прикупила новые шмотки. Вроде как похудела и выглядела вправду классно. Почему-то меня кольнула обида: ведь прошло всего-навсего два дня с тех пор, как я заходил к ней домой. Пила она жадно, нервозно. Я сел на табурет у стойки.

— Почему ты уехала в город?

— Надо было кое-что уладить, — ответила она.

— Кто за тобой заезжал?

— Один человек. — Она холодно посмотрела на меня.

Я вертел пальцами пивную кружку.

— Кто это был?

— Тот, на кого я могу положиться.

— Прекрасно. И где ты живешь?

— Как раньше, у Евы. — Сив подняла стакан, отпила глоток.

— Вчера я был в Хёугере.

— Вот как? — равнодушно обронила она.

— Эстер Хёуг утонула в Йёре.

— Я слыхала.

— Но твой дом цел.

Она закурила, глядя на рекламу «будвейзера».

— А Йёрстад как?

— Затоплен Йёрстад.

— Это плохо, — сказала Сив и глубоко затянулась.

— Что с тобой? Я тебя обидел?

Она смотрела в окно. Обычно я целовал ее, обнимал. Делал то, что мужчина делает с женщиной. То, что, казалось бы, не имеет значения, взгляды, жесты, прикосновения — и вот теперь всему конец. А я не хотел конца.

Я глянул на свои руки. Сплошные ссадины да мозоли. Руки работяги. Я накрыл ладонью руку Сив, погладил.

— Ева на работе?

Она попыталась высвободить руку, но не успела, я наклонился и поцеловал ее. Погладил по волосам и кое-что шепнул на ухо.

— Или как? — тихонько выдохнул я, целуя ее в шею.

Она оттолкнула меня, но я обхватил ее за талию. И правда, тонкая какая. Я держал ее крепко, не грубо, но крепко.

— У тебя дивная талия…

— Глупости!