Павлов И.П. Полное собрание сочинений. Том 3. Часть 1

Совершенно подобные же факты наблюдаются и попутно на различных собаках, на которых мы работаем. Этими фактами пока мы не управляем, в отношении их мы только наблюдатели, но смысл этих фактов, очевидно, находится в связи с законом иррадиирования и концентрации задерживания.

Вот ряд собак. Вы имеете одну собаку, у которой в условиях нашего опыта развилось сонливое состояние, которое захватило всю деятельность больших полушарий. Затем следующий тип собаки. Она на станке не спит. Значит, задерживание не дошло до высшей степени, чтобы проявиться в общей недеятельности больших полушарий. У нее задерживание проявляется в мускульном покое, она стоит как вкопанная. Но это задерживание не ограничилось мускульной системойa перешло на слюнной рефлекс. Наконец последняя собака. Это - в высшей степени оживленное животное на полу. На станке у нее сна нет, но имеется мускульный покой, она стоит как деревянная, а вместе с тем это задерживание мускульной системы ограничено и не простирается на слюнные рефлексы, которые оказываются очень резкими. На разных собаках мы имеем различные степени иррадиирования задерживания и известное определенное концентрирование этого задерживания от одного и того же задерживающего действия нашей обстановки. Последняя собака - с идеально выработанной нервной системой, у нее задерживание осталось на том пункте, на котором мы хотели его удержать. Оно дало мускульный покой собаке, но дальше пошло, слюнные рефлексы остались нетронутыми и целыми.

Пусть это последнее - наблюдательный материал, но, повторяю, смысл дела совершенно ясен: перед вами имеется от одного и того же приема факт условного торможения и тут же факт его определенного ограничения. Я думаю, что все вышеприведенные факты дают достаточное основание сказать, что задерживание, что касается до основных его законов, совершенно относится так же, как и раздражение. Как раздражение сначала иррадиирует, а затем концентрируется, так и задерживание сперва разливается, а затем сосредоточивается.

Эти факты вместе с тем представляют существенный довод за то, что раздражение и задерживание - это лишь разные стороны, разные проявления одного и того же процесса.

Это, господа, все, что мы хотели сегодня вам здесь показать и сообщить. А затем, в заключение, я считаю небезынтересным поделиться с вами некоторыми интимными фактами, которые переживаешь при изучении тех явлений, которые мы сейчас исследуем по нашему методу. Эти факты окончательно уяснились не так давно, Когда мы десять-одиннадцать лет тому назад стали на мысли, что мы будем изучать высшие проявления нервной деятельности собаки только объективно, наше положение было нелегко. Мы привыкли, как и все, представлять, что собака чего-то хочет, что-то думает и т. д. Когда мы только что стали на объективную точку зрения, казалось невероятным, что тут может быть удача. Однако теоретическая решимость у нас была, и мы принялись за работу объективным методом, когда область исследуемых явлений перед нами была безмерна, а с другой стороны, простых наших фактов у нас почти никаких не было. Понятно, положение наше было жуткое, ведь никаких фактических опор не было в том, что наше решение верно. Были только надежды, что мы там что-нибудь найдем, и тут же сомнение: будет ли это признано научно достаточным. Затем часы успеха подбадривали нас. Фактов через годы уже набралось много. Начала нарастать и более прочная уверенность. Однако, надо признаться, нарастали и сомнения, и даже до недавнего времени не оставляли меня, хотя я их и не обнаруживал окружающим меня. Бывало так, что я ставил себе вопрос: верно ли наше отношение, что мы на факты смотрим только с внешней стороны, или лучше - когда смотреть на них со старой точки зрения? Эти случаи повторялись неоднократно, естественно, обращали на себя внимание, и вот что, наконец, выяснилось. Всякий раз, как только появлялся новый ряд фактов, и трудный ряд, т. е. малопонятный с нашей точки зрения, сейчас же сомнения усиливались. Почему это так? В чем дело? Оно довольно просто. Потому что в этих новых фактах мы не находили еще причинной связи, мы не могли объяснить сейчас, какая связь между явлениями, что чем обусловливается. Затем, когда мы эту связь уяснили, когда мы видели, что от этой причины следует то-то, тогда мы в те же минуты чувствовали удовлетворение, успокоение. Почему же мы до этого обращались трусливо к прежнему субъективному методу? Секрет простой: потому что это - метод беспричинного мышления, потому что психологическое рассуждение - есть адетерминистическое рассуждение, т. е. я признаю явление, происходящее ни оттуда, ни отсюда. Я говорю: собака подумала, собака желает - и удовлетворяюсь. И это есть фикция. А причины для явления так и нет. Стало быть, и удовлетворение при психологическом толковании тоже только фиктивное, без основания. Наше объективнобъяснение есть истиннонаучное, т. е. всегда обращающееся к причине, всегда ищущее причину.