Павлов

Павлов был прав. Собака, спокойная у перил пролета, пугалась, завидев огонь на спиртовке или фонтанирующую воду. Вначале собака спокойно подбирала мясо и хлеб вокруг чашки с пылающим спиртом. Несколько трудных испытаний, сложных задач, и реакции животного изменялись. Собака жалась к стене, пятилась от огня с испуганным воем.

Таинственную болезнь человеческой психики, над которой так бились невропатологи, и Фрейд в том числе, опытным путем воспроизвели на собаке.

Осуществилось предсказание Сеченова: «Должно притти, наконец, время, когда люди будут в состоянии так же легко анализировать внешние проявления деятельности мозга, как анализирует теперь физик — музыкальный аккорд или явления, представляемые свободно падающим телом».

У собаки-невротика развивается навязчивость. Трудно поверить, любой психиатр над этим посмеется, и все-таки факты неопровержимы. Вот уж много недель собака становится у края станка и заглядывает вниз, жадно ловит воображаемые звуки, идущие из-под стола. И во время еды и покоя тревога ее не оставляет.

Другое животное поражает своим поведением. Тихая, ровная собака, она вскочит вдруг с места и застынет в нелепейшей позе. Голову запрокинет, ноги расставит и, точно изваяние, простоит без движения до получаса и больше.

— Кататонический ступор, — ставит диагноз ученый. — Я видел таких людей в психиатрической больнице. Над этим стоит подумать.

Павлов забыл о своей нелюбви к медицине, забыл, что он физиолог, ничего больше, и он делит досуг — часть времени экспериментальной собаке и столько же примерно больному кататонику в клинике.

Нервнобольные собаки приковали внимание Павлова. Вместе с Петровой он исследует новую область науки. Ученица не отстает. Она не любит передышки. Ассистентка пошла вся в учителя — не щадит ни себя, ни животных. Собаки не выдерживают ее сурового режима: трудные задачи, мучительная встреча подъема с угнетением губят их мозг. Появляется экзема на лапах, язвы на теле; ни бром, ни кофеин не могут помочь им. Истощенные нервы требуют покоя. Пройдет месяц отдыха, и экзема исчезнет, но первые же испытания вновь ввергнут организм в страдания.

Павлов аккуратно следит за помощницей, у него свои выводы и планы. Ее опыты мертвы без его толкования.

— Чем вы объясните кататонический ступор, статуйность собаки, ее нелепую позу? Растолкуйте это физиологически.

Он успел уже подумать об этом, сравнить опыт клиники с тем, что дала ему лаборатория.

— Не знаю, — сознается она, — ведь собаку не спросишь.

— И спросите, вам не поможет. Если бы ваши собаки могли наблюдать за собой и выкладывать свои переживания, они немного прибавили бы к тому, что мы за них предположили. Они сказали бы нам, что им было трудно, очень тяжко порой. Одни не могли не делать того, что им запрещали, и так или иначе за это были наказаны. Другие не могли делать того, что им очень хотелось. Гиблое дело — собаку расспрашивать. Подумайте лучше, что такое статуйность. Как это понимать? Еще не решили? Жаль, очень жаль… Так и быть уж, скажу, запоминайте: глубокое торможение мозга, защитная реакция его. Истощенные нервы бессильны дольше служить, жизнь на грани развала, и мозг как бы замыкается, консервирует то, что осталось еще ценного в нем. Неподвижность без мыслей и чувств — вернейший отдых для нервов.

— Организм жаждет покоя. Он сигнализирует нам, — делает Павлов неожиданный вывод, — просит помощи у нас.

И он усыпляет собаку на несколько дней — откликается на зов истощенного мозга. Больное животное, покрытое экземой, лишенное шерсти, просыпается совершенно другим. Язвы быстро исчезают, густая шерсть закрывает рубцы прежних ран.

Он переносит свой опыт в клинику. Лечение сном помогает не только собаке, но и возвращает здоровье человеку.

Еще одна идея, — последняя, она остается недовершенной. Он должен заняться изучением алкоголизма. Таков его долг. Слишком терпит человек от этого бедствия.

— Как вы думаете, Мария Капитоновна, не правда ли — время?

Вопрос означает, что именно ей придется этим делом заняться.

История о том, как страдалица-собака, немало перенесшая во имя науки, стала алкоголичкой, весьма коротка. Она вначале отшатывалась от мерзкого запаха водки, отказывалась от молока, почуяв в нем спирт. Трезвое животное сопротивлялось. Зло входило в собаку исподволь, медленно, она приучалась с трудом и погрязла в пороке, как человек. С рабочего станка она, едва дождавшись свободы, бросалась под стол к чашке водки, захлебываясь, поглощала двадцать кубиков чистого спирта.

На пьянице скоро сказались результаты. Прежние язвы, исчезнувшие давно, вновь появились на теле. Теперь уж покой не так скоро приносил исцеление, водка изрядно успела ей навредить.

Лечение сном принесло облегчение собаке, но здоровье алкоголички стремительно шло под уклон.

Памятник собаке в Колтушах.