Павлик Морозов [1978]

Вскочила сонная мать.

— Ох, горе мое! Что же ты не скажешь?

— А он уж засыпает, маманька…

Роман умолк, едва мать прикоснулась к нему. Павел, зевая, отправился спать.

С печи Федя, свесившись, смотрел в окно.

— Чего ты?

— А вон, глянь, что там?

Над двором желтый месяц, и на земле от него светлые полосы. Прямо перед окном — забор деда Сереги. За забором двигаются чьи-то тени.

Павел шмыгнул к двери.

— Ты куда еще? — зашептала мать.

— Сейчас…

Неслышно спустился с крыльца, прильнул к щели забора.

Во дворе деда Сереги фыркают лошади. Трое — дед Серега, Данила, Кулуканов — снимают с ходка полные мешки, торопливо носят в сарай. Бабка Ксения копошится у ворот, никак не может справиться с засовом.

— Паш, а кони-то кулукановские, — слышит Павел шепот за спиной.

Оглянулся — рядом Федя вытягивается на цыпочках.

— Чего ты пришел?

— А ты побежал, и я тоже…

— Ладно, ладно, ступай спать.

Федя послушно уходит. Павел всматривается. Что бы там могло быть? Прячут зерно в яму. У деда столько хлеба нет. Ясно — зерно кулукановское. Вот гады! Сгноить хотят!

Данила возвращается из сарая с пустыми руками, останавливается, будто в раздумье, и вдруг делает скачок к забору.

— Подглядываешь, коммунист! — Грохоча досками, он взлетает над забором.

Но Павел уже исчез.

Дед Серега и Кулуканов недвижно стоят посреди двора, расставив ноги.

— Кто? — бормочет дед.

— Пашка!

Кулуканов срывается с места, хватает деда Серегу руками, трясет. Голос у него шипит, прерывается:

— Если какого уполномоченного из района присылают, не страшно: уедет сам. А тут свои глаза! Под боком! От них никуда не скроешься!

Дед не двигается.

— Слышишь, Серега?

Дед говорит тихо и четко:

— Убью!..

Все молчат. Лишь бабка Ксения что-то шепчет и крестится. Кулуканов наклоняется к Даниле:

— Я тебе давал… и еще дам… Выследить его надо… и конец!

…Днем комиссия из сельсовета во главе с Потупчиком сделала обыск во дворе деда. Хлеб был найден. В сарае нашли и кулукановский ходок.

Глава X 3 СЕНТЯБРЯ 1932 ГОДА

На болоте созрела клюква. Стайками и в одиночку на болото бегали герасимовские ребятишки, возвращались с полными кошелками и оскоминой на зубах.

Среди дня Павел и Федя собрались по ягоды. Сначала зашли за Яковом. Его не оказалось дома. Потом заглянули к Потупчику. Мотя лежала на кровати, кряхтела.

— Чего ты?

— Живот болит, — призналась она горестно, — объелась клюквы…

— А ты б не ела много, — усмехнулся Павел.

— Так она ж вкусная, с сахаром.

Он махнул рукой.

— Идем сами, Федя?

— Идем! — обрадовался брат. — Давай только мешок дома возьмем.

Вышли на улицу. Павлу было весело, и он предложил Феде:

— Бежим наперегонки, братко?

Федя нерешительно взглянул на него:

— Ты все равно перегонишь.

— А ты попробуй!

Он нарочно дал себя обогнать, и Федя, торжествующий, влетел во двор.

— Маманька, я его обогнал! Дай мешок.

Мать понимающе подмигнула Павлу.

— Быстрый стал ты, Федюшка! Допоздна только не ходите, ребятки.

— Мы в Тонкую Гривку махнем, — пошутил Павел, — и у тетки переночуем.

— Вот я вам махну! — погрозила она пальцем. По-осеннему сквозил лес. В воздухе вилась шелковая паутина.

…Запыхавшийся Данила прибежал в избу к деду:

— Ушел на болото… За клюквой…

Дед торопливо заходил по комнате, бормоча что-то. Потом остановился, словно устал.

— Данила, — сказал он тихо, — дай его…

— Кого? — так же тихо спросил Данила.

— Нож.

Данила долго не мог вытащить нож из-за божницы: у него тряслись руки. Наконец выдернул. Дед яростно замахал руками, зашипел:

— Да не этот! Тот, горбатый!

И, не дождавшись, сам выхватил нож из-за иконы.

— Возьми.

Данила стучал зубами:

— Он… не один пошел…

— С кем?

— С Федькой. Выдаст…

Дед вздрогнул.

— Обоих! Ну, ступай же! Чего стал, собачий сын?! Стой! Я с тобой пойду…

Бабка Ксения смотрела вслед и крестилась.

…Усталые мальчики возвращались домой. Федя всю дорогу оживленно тараторил о всякой всячине. Павел шел, задумавшись, отвечал рассеянно.

— Паш, а кто быстрей, волк или заяц?

— Волк, наверное.

— Паш, а когда у вас пионерские галстуки будут?

— Да вот Зоя Александровна обещала в этом году привезти.

В березовых зарослях, где разветвляется тропинка, увидели вдруг деда Серегу и Данилу. Павел задержал шаг.

— Паш… Данила драться не полезет? — тревожно спросил Федя.

— Побоится при деде. — Павел всматривался вперед. — А ты иди сзади, отстань шагов на десять.

Он медленно приближался к старику.

— Набрали ягод, внучек? — Голос у деда сиплый, ласковый.

— Ага.

— Ну-ка, покажь… Хватит на деда дуться-то…

Павел обрадованно заулыбался, снял с плеча мешок.

— Да я не дуюсь, дедуня… Смотри, какая клюква. Крупная!

Он открыл мешок, поднял на деда глаза и отшатнулся: серое лицо старика было искажено ненавистью.

— Дедуня, пусти руку… Больно!

Тут мальчик увидел в другой руке деда нож, рванулся, закричал:

— Федя, братко, беги! Беги, братко!..

Данила тремя прыжками догнал Федю…

* * *

На третий день искать братьев в лес пошла вся деревня. Шли цепью, шумя кустами и ветками, тревожно перекликались.

Тихо и пусто в желтом, осеннем лесу.

Мотя бежит мимо осыпающихся осин и берез, мимо колючих елей, ноги утопают в шуршащих листьях. Рядом скачет мохнатый Кусака.