Павильон на холме

Больше всего меня занимало в кочевках, больше всего заботило – это отыскать самые дикие, совсем безлюдные закоулки, где бы я мог поставить свою палатку на несколько дней, пока мне не вздумается тронуться дальше, без опасения каких-либо помех и главное без риска знакомств.

И вот однажды, находясь в Шотландии, на берегу Немецкого моря, я вдруг вспомнил о павильоне Норсмаура, о диких дюнах и голых песчаных холмах вокруг. Вспомнил, что ближайшая от него проселочная дорога проходила мили за три, а первое от него поселение – маленькая рыбацкая деревушка – милях в шести или семи. Вспомнилась пустынная песчаная полоса, тянувшаяся около десяти миль, вдоль моря, безлюдный, отлогий берег, к которому даже большая лодка не может подойти, вследствие ничтожной глубины воды. Вряд ли во всем Соединенном королевстве найдется другое место, где можно было бы лучше скрыться от людей. Я решил немедленно отправиться в Граден-Истер и провести целую неделю в лесу, примыкающем там к дюнам. После продолжительного перехода я добрел до павильона в ненастный сентябрьский день, как раз к закату солнца.

Я уже говорил, что местность около павильона состояла из раскиданных вперемежку песчаных бугров и так называемых линксов, то есть тех же несчастных бугров, но уже окрепших и поросших зеленью. Сам павильон стоял на ровном месте, немного позади начинался лес густой каймой бузинных деревьев, точно повалившихся друг на друга из-за постоянных ветров, впереди, между фасадом павильона и морем, было только несколько низких песчаных холмов. К северу, на берегу выступала массивная каменная ограда, служившая защитой от песка, вследствие чего береговая линия образовывала здесь песчаную косу между двумя бухточками. Во время прилива вся коса заливалась водой, кроме каменной ее оконечности, которая тогда выступала маленьким, но ясно обозначенным островком, при спаде же воды простирался на очень большое расстояние подвижный, засасывающий песок. Это была Граденская «топь», пользовавшаяся самой плохой репутацией во всей округе. Говорили, что пески, между островком и пляжем, могут засосать человека в четыре с половиной минуты, но такое утверждение, надо полагать, вряд ли было основано на точных примерах. Тем не менее, топь оставалась топью.

Главными обитателями Граден-Истера были дикие кролики и морские чайки, последние летали несметными стаями и с утра до вечера наполняли воздух гамом. В летние дни ландшафт, вероятно, не лишен красок и, быть может, даже приветливости, но в сумерках ненастного сентябрьского дня, ветреного и холодного, при унылом гуле морского прибоя, он наводит мысли лишь на кораблекрушения и гибель моряков. Как нарочно, при моем прибытии такое внушение усиливалось зрелищем на горизонте небольшого судна, тяжело лавировавшего против ветра, а вблизи берега – заливался волнами полуразрушенный остов затонувшей и затянутой песком рыбачьей баржи.

Павильон был итальянского стиля, в два этажа; его построил предыдущий собственник имения, дядя Норсмаура, очень щедрый, но бестолковый любитель искусства. Вокруг павильона была разделана ровная площадь для сада, но принялись только немногие грубые цветы, теперь одичалые. Ставни во всех окнах были наглухо заколочены, и павильон вообще выглядел не как дом, недавно оставленный жильцами, а как ненужная постройка, в которой никто не обитал. Норсмаур, по крайней мере, никогда не бывал в своем имении.

– Где он теперь? – подумал я, и в голове мелькнул его образ. – Валяется в каюте своей яхты – надутый, сердитый? Или вдруг снова появился в лондонском высшем свете, и все заговорили о его сумасбродных выходках, а он опять внезапно исчез?

Я оглянулся кругом.

Местность имела такой дикий вид, а в трубах мертвого дома, при порывах ветра, завывало так сильно, так странно, что даже я, – добровольный скиталец и отшельник, почувствовал что-то вроде страха и, схватив лошадь за уздцы, быстро повел телегу к лесу, точно мне нужно было бежать, от чего-то спасаться.