Павильон на холме

Простившись с Кларою, я тотчас отправился и уже к десяти часам был в поселке, хотя расстояние до него считается больше семи миль, правда, я в то время был еще отличный ходок, и дорога выпала приятная по свежей травке и в отличную погоду.

Граден-Уэстер один из самых плохих поселков на этом берегу. Он стоял при небольшой скалистой бухте, в которой немало погибло лодок, вернувшихся благополучно с рыбной ловли. Была маленькая церковь, но она стояла в овраге, насчитывалось не больше 50–60 домов, расположенных в две улицы: одна шла параллельно берегу, другая примыкала к первой под прямым уголом, на перекрестке виднелась темная и бедная таверна, это была главная гостиница местечка.

Перед уходом я переоделся в костюм, более подходящий к моему званию, и прежде всего направился к священнику, жившему в маленьком доме рядом с кладбищем, так как у него надеялся достать газеты.

Хотя мы не виделись со времени моего первого пребывания в поместьи Норсмаура, то есть целых девять лет, он сразу меня узнал и с удовольствием исполнил мою просьбу, дав целую кипу газет. Я ему сказал, что путешествую по пустынному северо-восточному берегу Шотландии и почти месяц не читал никаких новостей. С этой кипой газет, – чуть ли не за целый месяц, – я отправился в таверну и в ожидании заказанного завтрака стал отыскивать все статьи и заметки под заголовками: «Хедльстоновское банкротство» и т. п.

По-видимому, это было очень скандальное, вопиющее дело. Тысячи клиентов Хедльстона обратились в бедняков, один из них при известии о прекращении платежей лишился рассудка. Но, странная вещь! Читая эти подробности, я скорее симпатизировал Хедльстону, чем его несчастным жертвам – до такой степени были сильны чары любви к Кларе. Разумеется, была объявлена плата за поимку Хедльстона, и как вследствие явного злостного характера несостоятельности, так и ввиду размеров общественного негодования эта плата была очень высока – целых 750 фунтов стерлингов. Далее печатались разные слухи о том, где скрывается злостный банкрот. В одном номере сообщалось, что он скрылся в Италии, на другой день констатировалось «из надежных источников», что он кочует между Ливерпулем и Манчестером, впрочем, в этот же день упоминалось, что его видели на Уэльском берегу, а в следующем номере той же газеты была помещена телеграмма из Кубы о его приезде… в Юкатан. Но ни в одном сообщении не упоминалось ни об Италии, ни об итальянцах, ни о какой-либо тайне.

Однако в самом последнем номере газеты была одна заметка, указывавшая, что дело Хедльстона не вполне еще выяснено. Должностные лица, проверявшие денежные книги, напали на след очень больших сумм, не выведенных в окончательных балансах. Суммы эти были занесены в книги Хедльстона за шесть лет до его несостоятельности, но нельзя было найти указаний, откуда такие суммы появились и куда они исчезли, они значились под каким-то именем без фамилии и затем под таинственными инициалами «X. X.».

Народная молва связывала эти инициалы с одной выдающейся особой королевского рода. «Предполагают, что этот трусливый бесноватый, – таков, помнится, был газетный эпитет по адресу Хедльстона, – скрылся с значительной частью этого таинственного фонда».

Я терзал себе мозг, стараясь найти связь между газетными сообщениями и тревогой Хедльстона, как вдруг услышал слова, с явно иностранным акцентом, одного посетителя таверны, спрашивавшего себе хлеба и сыра.

Я поднял глаза. Около буфета стоял мужчина, несомненно, итальянского типа.

– Siete italiano? – обратился я к нему[1].

– Si, siqnor, – ответил он[2].

Я выразил удивление, что вижу итальянца на столь отдаленном севере Европы. На это он пожал плечами, возразил, что рабочему приходится повсюду искать себе работу, и тут же вышел.

«Какую работу можно итальянцу найти в Граден-Уэстере?» – подумал я. – «Решительно нельзя себе представить!».

Эта встреча подействовала весьма удручающим образом на мой мозг, и я тотчас спросил хозяина таверны, видел ли он когда-нибудь итальянца в своем селе? Он сказал, что раз только видел иностранцев, но то были норвежцы, потерпевшие крушение близ Градена.

– А видели вы итальянца? – сказал я. – Вот таких, как этот человек, которому вы отпустили сыра и хлеба.

– Такого! – воскликнул он. – Как этот черномазый с белыми руками? Это разве итальянец? Ну так я вам скажу: это первый итальянец, которого я вижу, и смею сказать, последний, которого я видел.

Услышав этот решительный ответ, я взглянул на улицу и саженях в двадцати заметил группу из трех лиц, беседовавших чрезвычайно оживленно. Один из них был тот человек, которого я только что видел у буфета таверны, по красивым бледным лицам и мягким шляпам остальных собеседников видно было, что и они итальянцы. Вокруг них собрались уличные мальчишки, оживленно передразнивая их непонятные слова и жесты.