Павел Третьяков. Купец с душой художника

Вы двадцать лет собираете портреты лучших людей русских, и это собрание, разумеется, желаете передать обществу, которому одному должно принадлежать такое собрание, – я думал и думаю, что художник обязан передать образ дорогих людей соотечественников, с этой целью я начал писать и, разумеется, не для себя, а для общества. Вот мы и встретились, неужели мы не можем просто и ясно, руководимые одной целью, соединить свои посильные труды? Я думаю, что – да, надеюсь, что и Вы согласны, и так дело просто. – Возьмите в свою коллекцию портреты готовые и все те, которые я еще надеюсь написать, пусть они достанутся обществу согласно общему нашему желанию. Никаким тут вознаграждениям нет места. Одно нам нужно – обеспечить друг друга в действительном достижении цели, т. е., что труд наш именно обществу будет принадлежать и от имени каждого своя часть. Вот какие условия я полагаю, разумеется, с поправками, ежели такие понадобятся:

1) Передавая портреты в Вашу коллекцию, я обязуюсь не исключать их из коллекции, пока она находится в Вашем личном владении.

2) С Вами вместе я обязуюсь передать Городу свою часть, с тем, чтобы она не была отчуждена от Вашей.

3) Право собственности на портреты принадлежит мне до передачи права Городу.

4) На случай смерти моей я оставляю необходимое соответственное распоряжение.

Надеюсь, что Вы не найдете такое соглашение невозможным, напротив, Вы меня обрадуете Вашим ответом, которого я жду с нетерпением.

С истинным почтением и уважением остаюсь

Николай Ге.

Я Вас искал целый день по всему городу, не нашел, чтобы переговорить лично, еще сегодня справлялся, но узнал, что Вы уехали».

Дело это не состоялось, но нам неизвестно – почему.

Ге вскоре уехал из Петербурга. Хозяйничая в своем хуторе, он сделал долги. В 1876 году в письме к Павлу Михайловичу он, извиняясь за задержку уплаты долга, жаловался, что почти не работает, так как все лето прошло в хлопотах. «Много нужно энергии и терпения, чтобы выносить ту неурядицу, которая окружает живущего в провинции, но я все-таки не жалею, не теряю храбрости и верю, что бог поможет мне хотя на старости существовать в своем нехитром угле».

В 1877 году Ге решил расстаться со своими портретами.

Он пишет в марте:

«Многоуважаемый Павел Михайлович, благодарю Вас от души за Ваше доверие и за Вашу снисходительность. В настоящее время, чрезвычайно тяжелое для очень сильных людей, для небогатых, как я, да еще при новом деле, – поддержка людей расположенных чрезвычайно дорога. Обдумав со всех сторон Ваше предложение, я решился с Вами поговорить, или лучше сказать – ответить Вам по-дружески, по совести.

Я не говорил фраз или пустых слов, когда говорил, что желаю отдать даром эти вещи – я всегда предпочитал Вас как хранителя перед всеми, частными и казенными хранителями, как истинного любителя и человека, которому я вполне верю и сейчас бы так поступил при теперешней своей обстановке: затем, что эти вещи держать в хуторе неразумно во всех отношениях. Но вот какие явились обстоятельства, не новые, но выразившиеся окончательно: я вижу, что, несмотря на все мои усилия, я не могу достигнуть того положения, чтобы сделать такой подарок обществу. У меня есть обязательства перед такими людьми, которых я люблю и уважаю, при том я желаю еще работать, т. е. заниматься искусством. Вам я могу сказать откровенно, я в деревне не по охоте, а по нужде.

Что делать – я откажусь от чести подарить обществу, или лучше сказать я передаю Вам это удовольствие, а Вы за то поможете мне выйти из того положения, тяжелого, в каком я нахожусь. Вы поймете, что, имея пять портретов: Герцена, Костомарова, Салтыкова, Некрасова, Потехина, – я не могу их дробить, да и зачем, возьмите их все. Назначить цену, как вещь, я не могу по многим причинам – я не хочу и себя и Вас ставить в отношения, в которых мы не были. Я Вам скажу, по совести, как честный человек, что может меня выручить, как человека, имеющего обязательства перед приятелями, – я должен Вам тысячу рублей, Сырейщикову две, Костычевым16 две, кузине моей жены А. П. Забелло две, эти обязательства у меня на честное слово, исполнив этот долг, я свободен и могу работать. Ежели Вы можете меня выручить, – я буду Вам душевно благодарен и всегда буду помнить, что Вы поддержали во мне и человека и художника, и верю, что бог мне поможет до конца жизни быть художником, каким я был двадцать пять лет. Я жду Вашего ответа, считаю долгом сказать, что решение вопроса, какое бы ни последовало с Вашей стороны, не нарушит во мне ни того расположения, ни того уважения, какое я всегда питаю к Вам.

Вере Николаевне прошу передать наше почтение, а также семейству Вашему. Надеюсь, что Вы здоровы и благополучны».

Дело затянулось опять. Павел Михайлович желал иметь три портрета из пяти: Некрасов и Салтыков у него уже были. 12 марта 1878 года Ге опять писал об этих вещах. Он соглашается уступить три портрета. Так как они немного не сходились в цене, Николай Николаевич прибавил копию, сделанную им с портрета Пушкина работы Кипренского.