Павел I

Павел Петрович или не знал, или не принимал к сведению тот очевидный факт, что все предшественники Пия VI, папы Бенедикт XIII (1724–1730), Климент XII (1730–1740), Бенедикт XIV (1740–1758), Климент XIII (1758–1769), Климент XIV (1769–1774), — являлись ярыми противниками Православия. Они фактически поощряли чудовищные гонения на православных на польских территориях и в пределах Габсбургской монархии, вплоть до обрезания носов и ушей у «схизматиков» («диссидентов»), — приверженцев грекоправославного обряда. В этих условиях ни о каком «объединении» не могло быть и речи. Павел же Петрович считал, что оно «в принципе» возможно. Это была его романтическая монархическая грёза — единение мира, порядка и законности под скипетром Русского Царя и духовным водительством Римского Папы. Он видел идеальное, желал его, но порой не замечал реального. Так было и в данном случае.

Здесь уместна интерлюдия более общего порядка. Когда Павел Петрович стал Императором, то проявил великую снисходительность к Католичеству и клатииской пропаганде. 29 ноября 1798 года Самодержец торжественно возложил на себя корону магистра Мальтийского ордена. Он вел свое родословие от «Иерусалимского Ордена Святого Иоанна», основанного рыцарями-монахами в XI веке, во время начала крестовых походов. К концу XVIII века, лишенные своих владений в разных частях Европы, мальтийские рыцари были изгнаны из своего главного бастиона в Средиземном море — острова Мальта.

При Павле I резиденция Ордена была перенесена в Петербург. Через папского нунция в Санкт-Петербурге Ю. Литта (1763–1839) Императору были переданы святыни Ордена: Крест Животворящего Древа Господня, чудотворная икона Богородицы и рука Иоанна Крестителя, помещенные в дворцовую церковь Гатчины. Павел Петрович начал исполнять обязанности духовника Ордена. Как сообщал очевидец, «Командор Литта публично покаялся в своих грехах, и великий магистр принял это покаяние со слезами умиления».

Ордену были переданы доходы от обширных земельных угодий, ранее принадлежавших мальтийцам, но отошедших к России после раздела Польши. Сам же Литта получил графский титул и уже при Александре I стал членом Государственного Совета. Мало того. В угоду политическим «потребностям момента», Россия де-факто оказалась ревнительницей прав Папского престола. В 1800 году при помощи русских войск в Рим вступил Папа Пий VII (1800–1823), утвержденный во владениях согласно Люневильскому мирному договору, заключенному между наполеоновской Францией и антифранцузской коалицией, в которой Россия играла ведущую роль. Победы Суворова и его легендарных «чудо-богатырей» способствовали восстановлению светской власти римских пап!

Встав на защиту гонимого папства, Император руководствовался убеждением, что встает за защиту веры и порядка, против атеизма и революции. Он воспринимал всех врагов Католичества как врагов Христианства, милостиво относясь даже к иезуитам. Среди Русского Двора возникли даже слухи о соединении православной и римской церквей. При этом утверждалось, что Павел Петрович относился к этой мысли «сочувственно».

По утверждению «генерала ордена иезуитов» патера Г. Грубера (1740–1805), в одной из бесед Император якобы заявил ему, что он «католик сердцем». Свои письма к Пию VII Павел Петрович подписывал: «искренний друг Вашего Святейшества». Папа же признавал Русского Царя не только протектором Мальтийского ордена, но и всей Римско-католической церкви. Это был единственный в истории случай, когда папы отдали себя под покровительство православного правителя.

В последние месяцы царствования Павла Петровича иезуиты были чрезвычайно деятельными. Им казалось вполне возможным волей Императора осуществить давнюю католическую мечту — унию Православия с Римом. Тем более что сам повелитель России, обуреваемый рыцарскими теократическими мечтаниями, давал к тому повод: он не раз говорил о необходимости объединения церквей. Потому паписты так и опечалились, когда Павла не стало. «Погиб великий покровитель римской церкви и общества Иисуса», — сообщал в Рим патер Грубер.

Вряд ли можно серьезно говорить о возможности униональной капитуляции Православия. Павел I был слишком импульсивной натурой, способной самозабвенно увлекаться и столь же скоро охладевать к различным начинаниям. Настроение самого Монарха, при всей безбрежности его властных прерогатив, не могло бы заставить Церковь, не иерархию, а именно Церковь, как совокупность всех физических, институциональных, канонических и догматических своих частей, принять то, что Она много веков безоговорочно отвергала. Изменить церковный климат, церковную практику и церковную психологию, отказаться от великого мессианского предназначения Православия, во имя торжества, по личной прихоти, каких-то скоротечных политических интересов и текущих государственных целей — подобный «проект» был не способен осуществить никакой правитель…