Павел I

Об одном же из участников злодеяния 11 марта 1801 года стоит говорить особо. Без него не было бы возможно злодеяние в принципе, без него никакие бы Палены-Панины-Зубовыне смогли поднять руку на Самодержца. Он являлся знаменем, символом, смыслом готовящегося переворота. Имя его — Император Александр I, которого разномастные клевреты величали «Благословенным». В истории Цареубийства Великий князь Александр Павлович — фигура ключевая. Он переступил через окровавленный труп отца своего и отправился, как ему казалось, «творить добро».

Великий князь Николай Михайлович (1859–1919), правнук Императора Павла I и единственный из Династии Романовых, составивший себе имя в качестве историка, в своем труде «Император Александр I» с полным правом мог заключить: «Наследник Престола (Александр. — А. Б.) знал все подробности заговора, ничего не сделал, чтобы предотвратить его, а напротив того, дал своё обдуманное согласие на действия злоумышленников, как бы закрывая глаза на несомненную вероятность плачевного исхода, т. е. насильственную смерть отца».

Да, Александр тяжело переживал смерть отца и не пил шампанского; он рыдал, не раз падал в обморок, что свидетельствовало не столько «о нежности сердца», о «нравственнойневинности», сколько о бесхарактерности, об отсутствии мужского начала в его натуре. Когда он вместе с Императрицей Марией Фёдоровной впервые оказался в спальне Павла Первого, перед телом своего отца с изуродованным лицом, то услышал из уст окаменевшей матери только одну фразу: «Поздравляю, теперь Вы Император!» Слова звучали как приговор немезиды-судьбы. Естественно, что новый повелитель России опять «сделался без чувств».

Можно смело утверждать, что вся последующая жизнь Александра I, его физические немощи, неврозы и психозы, его личное одиночество — кара за двойное тягчайшее преступление: отцецареубийство. Николай Михайлович справедливо заметил, что соучастие в убийстве отца испортило Александру Павловичу «всю последующую жизнь на земле». Князь Адам Чарторыйский привел в «Записках» фразу, которую слышал из уст своего «интимного друга» — Александра I при попытке убедить того предать забвению мартовскую историю 1801 года. «Нет, всё, что Вы говорите, для меня невозможно, ибо я должен страдать, ибо ничто не в силах уврачевать мои душевные муки». Он беспрестанно «страдал», а вместе с ним мучилась и вся Россия. И так продолжалось почти четверть века!

Нет смысла спорить с утверждением — об этом написаны целые трактаты: Александр Павлович «не желал смерти отцу». Не существует ни одного письменного документа или устного свидетельства, которые подтверждали бы обратное. Конечно, он такого исхода не желал и никогда подобное не обсуждал. Здесь и дискуссии быть не может. Вместе с тем неоспоримо и то, что он о заговоре не только знал, но и конспирировал с заговорщиками; тайно встречался, обсуждал подробности и сроки переворота, обменивался по этому поводу записочками с Паниным и Паленом.

Чего же он желал, как он видел грядущую акцию? Видел он всё в розово-нежных тонах: батюшку принудят сойти с Престола, и он, как благородный и великодушный сын, обеспечит ему спокойное существование и полное довольствие. Эту умилительную сказочную идиллию он рисовал своему другу князю Адаму Чарторыйскому, когда тот вернулся в Петербург.

«Во время неоднократных бесед наших о событиях 11 марта, — вспоминал Чарторыйский, — Александр не раз говорил мне о своём желании облегчить, насколько возможно, участь отца после его отречения. Он хотел предоставить ему в полное распоряжение его любимый Михайловский дворец, в котором низверженный Монарх мог бы найти спокойное убежище и пользоваться комфортом и покоем. В его распоряжение хотел отдать обширный парк для прогулок и верховой езды, хотел выстроить для него манеж и театр — словом, доставить ему всё, что могло бы скрасить и облегчить его существование». Весь этот план князь Адам назвал «фантазией» и был совершенно прав.

При всех своих недостатках, при очевидной беспринципности и моральной ущербности, Александр Павлович совсем не был идиотом. Он прекрасно знал натуру своего отца и обязан был понимать, что никогда. ни ири каких обстоятельствах Павел Петрович не покинет Престол. У него-то как раз был твёрдый характер, что так всегда и пугало «нежного» Александра Павловича. Если же и принудят, и свергнут, то будущий Император обязан был понимать сакральный смысл властной прерогативы, которой был наделён отец. Ведь он был коронован, он получил царское миропомазание, он — Богом венчанный «Царь всея Руси».