Павел и Авель

– На Берлин! На Берлин! – завопил Морозявкин, внезапно возбуждаясь. – Я знаю – наши казаки еще проедут по его улицам!

– Вот-вот, и выступать нам уже завтра! Учтите – мы поплывем на корабле, я обо всем договорюсь. Надеюсь вы хорошо переносите качку. Так что пора отойти ко сну.

– Завтра? Я не хочу завтра! Это слишком рано, черт возьми. Я еще не насладился всеми сокровищами и достопримечательностями Амстердама! Я боюсь морской болезни! Ну что это такое, то интриги, то заговоры, просто некогда осмотреть окрестности! – выступил Вольдемар с нотой протеста.

– Ах, сударь, вы непременно хотите добраться до Красных фонарей, ведь так? – вопросила Лесистратова осуждающе.

– Нет, не только, и до курительных тоже… Мы живем один раз, господа! И я хочу насладиться этой жизнью сполна, – Морозявкин кинул взгляд на Лизу и демонстративно отвернулся.

Граф на этот раз решил поддержать приятеля. Он тоже посмотрел на Лизу. Мадемуазель Лесистратова хмыкнула.

– Ну хорошо… Выступаем послезавтра. А завтра – день отдыха! Всем спать, господа. Причем в своих комнатах, не забудьте об этом!

На следующий день приятели разбрелись кто куда, по своим интересам. Граф решил обойти местные музеи, дабы узнать наконец, что же рисовал живописец Рембрандт и ему подобные творцы. Разумеется он и ранее порывался стать ближе к искусству, но все было как-то недосуг. Лизонька пожелала посмотреть многочисленные лавки с прекрасными товарами, которыми были забиты каменные дома на центральных улицах города. А Морозявкин наконец-то дорвался до осуществления своей мечты, терзавшей его вот уже вторые сутки и начал с Красных Фонарей, планируя закончить день в какой-нибудь табакокурильне, когда уже не останется сил ни на что другое.

Надо отметить, что ко времени течения нашего повествования городская структура Амстердама уже вполне сложилась, улицы и каналы города образовали стройный ансамбль, в дальнейшем лишь пополняемый новыми строениями. Лесистратовой не пришлось долго отыскивать нужные лавки – много веков в Амстердаме торговали всем на свете, причем весьма прибыльно.

Хотел ли прохожий приобрести книги или ювелирные изделия, обувь или одежду, мебель или посуду, здесь имелось все. Независимо от толщины кошелька тут можно было обнаружить подходящий товар, от которого ломились прилавки и рынки. А уж с полным кошельком, как это было в случае с Лизой, недурно обделавшей делишки с представительством шведского торгового дома, гулять по торговым улицам и базарам было особенно приятно.

Лесистратова вышла в поход по магазинам с твердым намерением купить разве что пару пустяков вроде перчаток или духов, или может быть какую-нибудь шляпку, и сама не заметила, как количество приобретенных вещей вылезло уже за всякие рамки, а кошель, полный золота, почти опустел. Платья и белье, походные щегольские сапожки, холсты, шкатулки, даже трубки и табак – словом, когда Лиза приказала местному азиату погрузить все накупленное в одну из лодочек, шнырявших туда-сюда по каналам, посудина глубоко просела под тяжестью добычи, а несколько хозяев вышли из дверей лавок и проводили ее отплытие затяжными аплодисментами, переходящими в овации.

Секрет заключался в том, что еще с раннего утра сыщица нанесла визит в Дом Вест-Индской кампании на улице Haarlemmerstraat, неподалеку от площади Дам, той самой компании, что уже успела основать в Америке город Нью-Амстердам, впоследствии более известный как Нью-Йорк. Бог весть о чем она там толковала с местными приказчиками, но только ее, как она называла, «приданое» тогда сильно возросло, а некоторые колониальные товары, вывозимые компанией со всех концов света, стали выбирать более северное направление.

Граф Г. несмотря на то, что голова его отчаянно болела, в утренние часы также не стал отсиживаться в гостинице, а в соответствии с намеченным планом двинулся в путь. Любуясь роскошными фасадами купеческих домов, наследников «Золотого века», он тем не менее не забывал о цели путешествия, желая во что бы то ни стало добраться до городской ратуши. Когда же он очутился там, то среди многих картин, украшавших помещение, взор его остановился на знаменитом полотне Рембрандта «Выступление стрелковой роты капитана Франса Баннинга Кока и лейтенанта Виллема ван Рейтенбурга», более известной потомкам как «Ночной дозор».

Полюбовавшись героическими фигурами на огромном холсте и подписью самого живописца «Fecit Rembrandt», то есть «работа Рембрандта», граф нашел, что она уж чересчур темновата, видимо дело было вечером или же копоть от непрерывно чадящего напротив камина уже успела въестся в полотно. Кроме того ему показалось что пропорции картины несколько нарушены – и неудивительно, ведь при переносе в ратушу из клуба стрелкового общества, где она висела ранее, компанию стрелков обрезали со всех сторон, выпилив половину от барабанщика. Правда барабанщик не числился в списках стрелковой роты, а был нанят Рембрандтом специально для композиции.