Павел и Авель

– О нет, сударь, я этого не знала. Сгореть заживо – какая ужасная смерть… А вы способны на такой подвиг, месье – отдать свою жизнь за родину? Ведь в Руанском соборе хранится мужественное сердце короля Ричарда Львиное Сердце! Он был смертельно ранен арбалетной стрелой… – Лесистратова и на этот раз не осталась в долгу.

– Мужественная смерть – это достойно героя, но право, сударыня, я вовсе не тороплюсь! – отвечал ей граф Г. – Кстати, а где находятся остальные части его тела?

– Ах, сударь, это уже неважно! – Лесистратова не любила глупых вопросов. – Идемте же, кажется уже поднимают якорь!

Граф с Лизой поспешно поднялись на борт вельбота, к уже нетерпеливо их поджидавшему Морозявкину, кот догрыз рыбу, хозяин докурил трубку и скрипя мачтой и раздувая паруса корабль отправился по речной глади к вожделенному Парижу.

Берега Сены в парижских чертогах представляли собой уже в те времена столь увлекательное зрелище, что об этом можно было бы написать отдельную повесть. Чего только стоил один королевский дворец Лувр на правом берегу, и хотя к тому времени его уже давно затмил Версаль, все же сооружение не снесли. Парижские торговки потребовали вернуть королевскую семью во французскую столицу, что и спасло знаменитый дворец. Там же можно было лицезреть и сад Тюильри, протянувшийся от Лувра до Площади Согласия, а левый берег украшался Домом Инвалидов – богадельней для ветеранов, построенной по приказу короля Людовик XIV в 1677 году. Роскошный дворец Марии Медичи в Люксембургском саду, знаменитый студенческий Латинский Квартал с Сорбонной – все это производило неизгладимое впечатление на проплывавших мимо.

Увидев таковое великолепие, дополненное мостами в стиле известного Pont-Neuf, который несмотря на свое название был самым старым мостом Парижа, заложенным еще Генрихом III, а также Собором Парижской Богоматери и Святой Капеллой и многими другими достопримечательностями, которых было и не перечесть, Морозявкин не сдержался и зарыдал как ребенок.

– Я этого не выдержу! – причитал он, размазывая слезы по лицу и утираясь платком, поседевшим от тягот похода. – Это же цивилизация, господа, мировая цивилизация – понимаете ли вы это?!

– Понимаем, понимаем, только не рыдай, – успокаивали его граф Г. и Лиза, но друг Вольдемар не унимался.

– Посмотрите на эти камни, – протягивал он руку к дворцам, в то время как их бот уже причалил к берегу у Ile de la Cite – острова Сите. – Разумеете ли вы своим скудным разумом, что им уже сотни лет, что их сотворили великие архитекторы, которых вы даже не знаете по именам, да, они кажутся нам мрачными, но нравится или нет, а именно отсюда пошла та культура, которой мы лишь пытаемся подражать, в том числе и в царственном Санкт-Петербурге?

– Прекрати это низкопоклонство! – возмутился было граф Г. и попытался поднять Морозявкина с колен, на которые тот к тому времени уже успел бухнуться в приступе восхищения.

Пусть, пусть, не мешайте ему, граф, – возразила мамзель Лесистратова, уже расплатившаяся к тому времени с хозяином судна, который к счастью не потребовал с нее плату натурой, как она опасалась из-за его жадно-похотливых взглядов. – Вещи уже сгружены на берег, пора искать ночлег!

– А я поищу пожалуй, с вашего позволения трактир! – объявил Вольдемар. – А постоялый двор вы отыщете и без меня.

Расставшись с приятелями, Морозявкин побрел как говорится куда глаза глядят. Впрочем в Париже и в то время глаза у человека разбегались, и он натурально не знал куда идти, желая осмотреть сразу все, то есть фигурально выражаясь объять необъятное. Французский он знал как говорится с пятого на десятое, но все же мог изъясняться, хотя и с нижегородским прононсом. Впрочем его самоуверенность и язык жестов вкупе с природной сметкой компенсировала сей недостаток с избытком.

Изрядно хватив дешевого кислого винца в каком-то кабачке, Вольдемар пошел по узким улицам, дивясь тому, что все дома чересчур похожи друг на друга. Его тоска по мировой культуре, столь близкой, но недоступной в родных пенатах, несколько поутихла, и сменилась другим чувством – желанием сыграть в картишки по маленькой. Морозявкин был весьма азартен, но к сожалению уже несколько лет как Национальное собрание Франции запретило азартные игры, под страхом жуткой кары для хозяев притонов. Правда Директория начала потихоньку открывать новые игорные дома, однако тайные прибежища порока не сдавались.

Зайдя довольно далеко, Морозявкин оглянулся и сообразил, что кажется попал на кладбище. Уже начало темнеть, и несмотря на раннюю весну, в воздухе стало по-зимнему холодно и промозгло.

– Черт бы подрал эту весну во Франции, – пробормотал он сквозь клацающие от холода зубы. – Море не близко, а влага проедает до костей. Граф Михайло с Лизкой небось давно уже в теплых постелях, а может и в одной… а я? Сейчас бы согреться…