Павел и Авель

– Откуда он взялся? Может старый пират? – предположил один из слуг, до того почтительно склонившийся перед требовательным посетителем.

– Нет, непохоже… – другой, поопытнее, принюхался и по неистребимому аромату сивухи добрался-таки до истины. – Чухонь, Балтия… нет, не то… А, так вы из России?

На это Морозявкин, уже раскуривший трубку, ничего не ответил, да и не смог бы, даже если бы захотел, а только кивнул головой. Собственно таким путем он решил окончательно снять неизгладимое впечатление, которое на него произвели местные дамы.

Долина грез, куда унесли его конопляные испарения, была весьма приятна. Ему пригрезился императорский прием, государь, лично посвящающий его в рыцари и надевающий орденскую ленту, затем мамзель Лесистратова, сей же час готовая на все услуги, какие-то кучи золотых монет, гульденов, талеров и червонцев, раскиданных горстями по его каморке, нет – даже по его личному имению, и бог весть что бы еще не приснилось, если бы он не заснул окончательно, вышедши из забвенья лишь для того, чтобы заманить в сей мир грез графа и Лизу.

С Лесистратовой и графом тоже произошла некая странная перемена. Откушавши волшебных пирожных, граф Г. решил, что пожалуй был чересчур строг с Лизой, слишком высокомерен и даже излишне гневлив. Он решил немедля доказать ей свою любовь на деле, и обнаружил, что она вовсе не противится его желаниям. И уже через некоторое время оказалось что они стали близки друг к другу гораздо более, чем это допускается правилами приличия в светском обществе. Одежды Лесистратовой пришли в полный беспорядок, грудь бурно вздымалась, и герои слились в горячем поцелуе. Однако после начала грехопадения пришло и отрезвление, так как действие даже самой лучшей травы не могло продолжаться вечно.

– Ах, граф, вы зашли слишком далеко! – промолвила Лиза сначала смущенно, а потом и гневно. – Меня… нас чем-то отравили! Или опоили…

– Словом, как подменили! Но признаюсь, сударыня, я был вовсе не против… – добавил граф Г. галантно, в глубине души проклиная ту минуту, когда сдался на уговоры Морозявкина спуститься вниз.

– Я тоже была бы не против! – сама не зная зачем соткровенничала Лиза. – Но я люблю действовать по своей воле, а не повинуясь чужой! После такого публичного позора мне пожалуй ничего не останется, кроме как стать отшельницей, уйти в здешний приют бегинок Бехайнхоф, в монастырь! – закончила она опечаленно.

– В мужской? – полюбопытствовал нечуткий граф, имевший весьма смутное представление о происхождении Бегинажа, а также о чувствах, обуревающих внезапно и против плана открывшейся мужчине дамы.

– Нет, в женский… Это все Вольдемар с его чаем! – Лиза уже приходила в себя и возвращалась в свое нормальное цинично-гневливое состояние.

– И кексами… Ну он хотел как лучше.

– А вышло как всегда! Знаете что, граф? Давайте-ка сыграем с ним шутку… не хуже чем он с нами! Пусть это послужит ему уроком… – Лесистратова наклонилась поближе к уху графа и указывая на спящего Морозявкина, что-то зашептала…

Вот почему на следующее утро Морозявкин проснулся вовсе не в своей гостиничной комнате. Он продрал глаза, и огляделся, не понимая где находится. Помещение было незнакомо, одежду с него никто не снял и спал он видимо тут же на тюфяке, прямо на полу. Он подошел к окну – и отшатнулся, до земли было весьма далеко. Вольдемару было невдомек, что он очутился в знаменитой Башне плача, или Башне слез Схрайерсторен, месте, откуда испокон веков жены моряков с плачем провожали уходящие корабли, махая им вслед платочками. Отсюда состоялась и первая экспедиция в Индию в конце XVI века, а вскоре после этого экспедиционный галеон Генри Гудзона «Half Moon» поплыл открывать реку Гудзон и остров Манхэттен.

Не знавший об этом ничего Морозявкин высунул голову в окно – и увидел, что под набережной проплывал какой-то корабль. Это было торговое судно Вест-Индской компании, шедшее из Амстердама в Гамбург. А на его палубе… Вольдемар протер глаза, не веря тому, что они видели. На его палубе стояли граф Г. с Лизой!

– Эй, эй! Стойте! Погодите! Куда? А я как же?! – завопил Морозявкин отчаянно.

Граф и Лесистратова услышали этот далекий вопль заблудшей души, но не откликнулись на него. Наоборот, они демонстративно отвернулись от берега, и сделали вид что целуются, причем Лиза даже слегка переусердствовала.

Видя что крики не помогают, Морозявкин замахал из окошка грязным клетчатым носовым платком, надеясь привлечь внимание к своей персоне, а потом зарыдал не хуже брошенной жены. Однако все было бесполезно. И неизвестно, чем бы это кончилось, если бы сжалившийся граф не засвистел в два пальца.

– Эй, Вольдемар, твою так! Под тюфяком веревочная лестница! Дуй сюда!