Павел I

Из Парижа шли известия о желании первого консула Наполеона Бонапарта заключить союз с Россией против общей соперницы – Англии.

1-го октября первоприсутствующий в Коллегии иностранных дел граф Ростопчин представил Павлу проект новой политики: «Россия, как положением своим, так равно и неистощимою силою есть и должна быть первая держава в мире <…>. Пруссия ласкает нас для склонения на предполагаемые ею себе удовольствия при общем мире. Австрия ползает перед нами <…>. Англии тоже необходим мир <…>. Бонапарт старается всячески снискать наше благорасположение» (замечание Павла на полях: «И может успеть»). – Между тем Англия «захочет, может быть, нахальным образом развесить в Балтийском море флаг свой», а Россия, в случае заключения общего мира, «останется ни при чем». Посему следует заключить союз с Францией, Пруссией и Австрией, установить торговую блокаду Англии, разделить Турцию, забрать у нее Константинополь, Болгарию, Молдавию и Румынию – для России, а Боснию, Сербию и Валахию отдать Австрии, образовать Греческую республику под протекторатом союзных держав, но при расчете перехода греков под российский скипетр (замечание Павла на полях: «А можно и подвести»); Пруссия пусть берет себе Ганновер, Мюнстер и Падерборн, Франция – Египет. Резюме Его Величества: «Апробуя план Ваш, желаю, чтобы Вы приступили к исполнению оного. Дай Бог, чтобы по сему было» ( РА. 1878. Кн. 1. С. 103).

Вот так.

Накануне девятой годовщины смерти Потемкина мы возвращались к условиям великого греческого проекта, над исполнением которого трудился временщик Екатерины Второй. Были, конечно, как видно из отчета Ростопчина, некоторые отличия: так, по планам Потемкина и Екатерины после занятия Константинополя предполагалось образовать на очищенных от турок землях не республику, а царство с царем Константином (сыном Павла) на престоле.

Но это еще не все.

Пока граф Ростопчин приступал к исполнению нового старого проекта, сам император публично сообщил Европе о своем намерении решить военные споры рыцарским поединком. Вот что об этом рассказывает очевидец: «16 декабря, в воскресенье, в восемь часов утра граф Пален прислал ко мне полицейского офицера с приказанием немедленно явиться к нему <…>. Сердце мое затрепетало; жена же моя должна была прибегнуть к помощи лекарств <автор недавно вернулся из сибирской ссылки>. Когда я приехал, граф Пален сказал мне с улыбкою, что император решился разослать вызов или приглашение на турнир ко всем государям Европы и их министрам и что он избрал именно меня для того, чтобы изложить этот вызов и поместить во всех газетах <…>. Мы поехали к императору. Граф вошел сперва один в его кабинет, потом, вернувшись <…>, повел меня с собою к императору <…>. Государь стоял посреди комнаты. По обычаю того времени, я в дверях преклонил одно колено, но Павел приказал мне приблизиться, дал мне поцеловать свою руку, сам поцеловал меня в лоб и сказал мне с очаровательною любезностью:

– Прежде всего, нам нужно совершенно помириться. – <…> После того зашла речь о вызове на поединок <…>. – Я желаю, чтобы это, – указывая на бумагу, которую он держал в руках, – было помещено в «Гамбургской газете» и в других газетах. – Затем он дружески взял меня под руку, подвел к окну и прочел эту бумагу, написанную им собственноручно на французском языке.

Вот ее содержание: «Из Петербурга сообщают, что российский император, видя, что европейские державы не в состоянии примириться между собою, и желая прекратить войну, разоряющую Европу уже 11 лет, собирается выбрать место, куда он пригласит всех других государей, чтобы им встретиться друг с другом в честном поединке, имея в качестве оруженосцев, герольдов и судей своих просвещеннейших министров и искуснейших генералов, таких, как Тугут, Питт, Бернсторф; [35]сам же он предполагает взять с собою генералов Палена и Кутузова. Можно ли доверять этому известию – неясно; но, судя по всему, сообщение сие не лишено оснований, имея отпечаток тех качеств, в коих российского императора часто обвиняли» <…>. При последних словах он от души засмеялся. Я учтиво улыбнулся <…>.

– Вот, возьмите, – продолжал он, передавая мне бумагу, – переведите это на немецкий язык <…>.

На другой день он пожаловал мне прекрасную табакерку в две тысячи рублей» ( Коцебу. С. 293–294; Анекдоты. С. 179–182).

Вряд ли император Павел всерьез предполагал, что кто-то из европейских государей всерьез откликнется на его картель (никто, натурально, не отозвался) – ему нужно было другое: показать Европе, что накануне новой большой войны русский царь остается честным рыцарем, ищущим только справедливости, и что его добрая воля направлена на восстановление мира и стабильности в Европе. – В общем, он действовал, хотя и несколько экстравагантно, но вполне соответственно тому, как действовал бы на его месте любой политик, заботящийся о предназначении и потенциале вверенной ему державы: то есть говорил одно, а делал другое.

Но и это еще не все.