Павел I

Впрочем, Екатерина и Потемкин не были бы Екатериной и Потемкиным, если бы считались с каждым неудовольствием Европы. «Екатерина не теряла времени даром, – рассказывает летописец. – Осенью 1776 года русские войска вошли в Крым, чтобы посадить на ханский трон своего ставленника Шагин-Гирея, которого прежде предусмотрительно держали в Полтаве <…>. В апреле 1777 года Шагин-Гирей был провозглашен крымским ханом, тут же принялся проводить реформы в духе Екатерины и Фридриха, но подданные его не поняли, и на следующий год русским войскам пришлось подавлять мятеж против просвещенного хана <…>. В конце 1780 – начале 1781 года в Крыму вновь зашатался ханский трон, и весной 1782 года Шагин-Гирей бежал в Керчь под защиту русских войск. Екатерина, не колеблясь, отдала Потемкину приказ ввести на полуостров русские войска. Шагин-Гирей был восстановлен на престоле, но войска не уходили. Безбородко и Потемкин настаивали на присоединении Крыма к России. Екатерина, выдержав приличествующую паузу и проконсультировавшись с Австрией, согласилась. 8 апреля 1783 года она подписала манифест о „принятии полуострова Крымского, острова Тамани и всей Кубанской стороны под Российскую державу“. Крымским татарам манифест гарантировал права собственности, уважение к их религии и равные права с другими подданными российской императрицы. Потемкин торжественно принял присягу местной знати <…>. На очереди стояло наступление на Кавказе <…>, и в июле 1783 года был подписан Георгиевский трактат, по которому Картли-Кахетинское царство поступило под протекторат России <…>, а в Тифлис отправились два батальона русских войск» (Каменский 1997. С. 223, 226).

Крым стал русской территорией, Грузия – почти русской, и Павел не мог осудительно относиться к приобретениям, сулящим величие его отечеству. Но, естественно, он был обижен тем, что все эти приобретения происходили без его участия. Его мнения не спрашивали, его советами не любопытствовали, и в 1783-м году, узнав о вводе наших войск на Крымский полуостров, он стал проситься у Екатерины ехать волонтером в армию Потемкина. Однако Потемкин слишком быстро решил крымские неудобства, и военная помощь Павла не потребовалась.

* * *

Может показаться, что готовность Павла отправиться в военный поход противоречила его теоретическим воззрениям о надобности для России длительного покоя (см. «Рассуждение о государстве вообще»). – Конечно, противоречила, как всегда противоречат друг другу всякое вообще и всякое в частности. Вообще Павел был против гигантомании Екатерины, против разорения страны рекрутскими наборами, делавшимися для ведения новых войн, против Греческого проекта, в котором его имени отводилось только скромное место в отечестве его второго сына, против перекоса международных отношений России, влекущего за собой распад альянса с Пруссией. – Это так. Но в частности ему необходимо нужно было хоть как-то поддерживать свою царственную репутацию в собственной душе, в глазах будущих подданных, в мнении Европы.[114] О присутствии наследника в рядах армии, присоединяющей Крым, написали бы в своих депешах из Петербурга все европейские посланники и сообщили бы все европейские газеты. Таким образом, хоть косвенно, но слава крымского могущества Екатерины и Потемкина осенила бы и его имя.

О своей репутации, о том, чтобы его имя присовокуплялось к победным реляциям и торжествам, он думал очень серьезно. В этом было нечто трогательное, если смотреть сочувственным взором, – так дети, еще не знающие правил этикета, требуют, чтобы окружающие смотрели только на них и занимались только с ними. Понятно, что когда так ведет себя взрослый человек, становится не по себе.

Вот анекдот: