Павел I

Сама Екатерина довольно гордилась тем, что в бытность свою невесткой умела обходиться содержанием, определенным ей Елисаветой Петровной, и, очевидно, назидала сына собственным примером. Но вообще-то она должна была помнить, что денег ей в свое время постоянно не хватало и что, бывало, она пробовала делать займы у иностранных посланников. К чему ведут займы у иностранцев, нетрудно сообразить, вспомнив о том, как Елисавета Петровна готовилась к революции против сестрицы Анны Леопольдовны. Посему, несмотря на отсутствие видимой благодарности, долги приходилось платить, а заодно, видимо, и прислеживать: нет ли у младой четы каких-нибудь маневров с иностранными дипломатами – особенно с французскими и испанскими, ибо те, ввиду нынешнего дружества нашего с Австрией и Пруссией, будут заботиться о расстройке миролюбия и, следственно, прикармливать при здешнем дворе тех, кто мог бы умыслить против Екатерины.

Посему, имея некоторый запас политической бдительности, можно различить в непомерных расходах Натальи Алексеевны на наряды и в желании ее юного мужа угодить жене – отблески того же самого честолюбия, о действительном существовании которого мы ничего не знаем, и более того, можно обнаружить даже явную зависимость Павла от капризов (натурально, не только в выборе платьев) его повелительницы. Говорили, например, так: «Наталья Алексеевна управляла мужем деспотически, не давая себе даже труда выказывать малейшей к нему привязанности. В выборе членов своего общества, своих удовольствий, и даже в своем образе мыслей он вполне подчинился ей <…>. С своей стороны она была управляема графом Разумовским, который, в свою очередь, получал наставления от посланников бурбонских дворов <т. е. от французских и испанских> <…>, и если бы смерть не прекратила ее деятельности, то между ею и Екатериною, вероятно, возникла бы борьба» (Пересказ депеши английского посланника Гарриса от 14 октября 1778 // Кобеко. С. 125).

Трудно сказать с уверенностью, как именно обстояли отношения графа Андрея Разумовского с западными резидентами, но точно, что в его отношениях с женой великого князя все, кроме великого князя, наблюдали полный амантаж, кураж и сюксесс.

Граф Андрей Разумовский был первый щеголь Петербурга и, разумеется, избрал себе в любовницы первую, хоть не лицом, так статусом красавицу страны. Конечно, самой первой по статусу была Екатерина, и нельзя исключать, что, не случись адюльтерства 1774 года, она могла бы выбрать Разумовского для себя. Но в 1774-м году душа и тело ее были обворожены Потемкиным, а когда в 1776-м Потемкин был отрешен от алькова, имя Разумовского оказалось уже слишком оскандаленным, и не ему, а другому графу – Завадовскому суждено было прийти на замену Потемкину. А вообще любовные выборы императрицы Екатерины свидетельствуют о том, что большей частью ее избранниками становились как раз персоны, подобные Разумовском у, – их историческая репутация не простиралась далее ролей первых любовников: Салтыков, Понятовский, Васильчиков, Завадовский, Зорич, Корсаков, Ланской, Ермолов, Мамонов, Зубов – как посмотреть на их портреты да вспомнить, что вся их слава – это слава только фаворитов императрицы, произведенных ее страстью в высшие государственные чины, – то невольно приходит в ум удивление женским вкусом. Потемкин в этом ряду – лицо, можно считать, почти случайное. Впрочем, недаром он, и будучи отрешен от должности фаворита, остался владыкой ея души и сохранил всю полноту власти.

Великая княгиня Наталья Алексеевна, остановив свой выбор на Разумовском, воспроизводила вкусы своей свекрови, но, в отличие от нее, была менее осторожна, то есть более своевольна. Если Екатерина в молодости добилась права на фаворитов только через семь лет после прибытия к петербургскому двору, после изнурительных интриг и в трудной, рискованной игре против мужа и свекрови, – то Наталья Алексеевна как-то слишком сразу, почти не скрываясь, стала вести тот образ жизни, на который еще не имела никакого морального права.

Екатерина рассказала сыну: «Граф Разумовский злоупотребляет его благосклонностью для того, чтобы иметь влияние на великую княгиню. Эта страшная поверенность причинила Павлу Петровичу огорчение, которое он тщетно старался скрыть. Великая княгиня принудила его наконец объяснить ей причину его грусти и узнала ее для того только, чтобы, проплакав несколько дней, убедить его в злобности этого слуха, клонившегося лишь к тому, чтобы рассорить ее с мужем» (Пересказ депеши французского посланника Дюрана от 4 октября 1774). – «Павел Петрович поверил уверениям своей супруги и ее слезам, – дорисовывает картину летописец, – полюбил ее еще более, думая, что она нелюбима его матерью, и усилил свое недоверие к Екатерине» (Кобеко. С. 114–115).