Павел I

«А ведь ежели есть заговор, то здесь должно быть немало участников, – подумал Штааль со смешанным чувством страха и радости. Он переводил взгляд от одной полковой группы к другой, стараясь угадать заговорщиков. – Зубовы? Да, вероятно… Платон Александрович, конечно, ненавидит государя. И у Палена он тогда был, верно, неспроста. Кто же ещё? Панин, что ли? А дальше?.. – Штааль вглядывался в офицеров, стараясь прочесть на их лицах: участвуют ли они в заговоре или нет. Лица ровно ничего об этом не говорили. – Ведь есть же, говорят, такие, что читают в душах, как в книге… Верно, врут это… Ну, вот бы у меня кто прочёл в лице, участвую ли я или не участвую, особливо ежели я и сам этого не знаю?.. Глупое, правда, моё положение… Однако, коль на то пошло, за чем дело стало? Чего проще его тут же зарубить саблями, – какая здесь может быть охрана? – думал Штааль, замирая. – Может, и вправду царя сегодня убьют? Верно, за ним следуют?.. Не предупредить ли его? Нет, это было бы подло… А почему же подло? Разве я дал им слово молчать? Разве они мне открыли всю правду? Напротив того, я присягал государю, собственно, мой долг и есть в том, чтобы всё ему донести… Правда, я никогда не донесу, но на то моя добрая воля… И вправду, пора положить край этой тирании» – нерешительно думал Штааль, всё больше теряясь в своих мыслях.

Он продолжал осматривать собравшихся, почему-то вдруг вспомнив сцену во дворе Якобинского клуба. Внезапно за группами офицеров по другую сторону двора под его взгляд попала томно порхавшая Екатерина Лопухина. «Её только здесь не хватало… Как бы не увидела меня», – подумал Штааль и ретировался в сторону, так, что семёновские офицеры закрыли от него Лопухину. Но в ту же секунду она снова где-то выпорхнула. Лицо Екатерины Николаевны сияло. «Что же она не подойдёт к Анне Петровне?.. Говорят, в семьях Лопухиных и Гагариных Екатерину Николаевну не переносят – считают её за фамильный скандал и несчастье древнего рода… Потому Рюриковичи… У всех у них, у Рюриковичей, что ни говори, особое достоинство… Иные и милости Анны Петровны, слышно, не рады. С чего же Лопухина этакой именинницей ходит? Кто с ней? Ах, то-то: наследник, не кто иной». Великий князь Александр, принуждённо улыбаясь и, видимо, думая о другом, рассеянно разговаривал с Екатериной Николаевной. «Говорят, она имеет на него виды. Тоже губа не дура… Какой, однако, красавец великий князь! Правду говорят, ангельское лицо: что за чистота в выражении! Вот бы кого в цари…» Александр Павлович поцеловал руку Лопухиной (она просияла ещё больше), быстро отошёл от неё и занял место впереди офицеров Семёновского полка. В ту же секунду офицеры, гулявшие у перистиля, бросились по местам. Панин с неприятной улыбкою оглянулся на вытянувшегося рядом пажа. «Ужели государь едет? Не может быть, рано, да и дали бы знать, ежели б государь», – подумал Штааль и, оглянувшись, увидел, что из открывшейся, настежь большой стеклянной двери замка вышел граф Пален. Он командовал парадом. Пален, отдавая честь, неторопливо прошёл по двору, внимательно оглядывая зорким взором каждую группу. Увидев вице-канцлера, он удивлённо поднял брови, затем, что-то вспомнив, усмехнулся и слегка развёл руками.

– Государь император прибудет не ранее как через полчаса, господа, – сказал он громко, закончив обход. Во дворе снова началось движение.

– А как сошёл вахтпарад? – беспокойно спросил кто-то вполголоса.

– Как сошёл, ещё не знаю, полковник, – очень серьёзным тоном сказал Пален, – а начался плохо. Я оттуда. Государь император нынче с утра гневен.

Лица у слышавших его слова побледнели. Известие мгновенно передалось во все концы двора, миновав только Гагарину, которая, беспокойно оглядываясь по сторонам, сидела у статуи Славы. Некоторые из служащих замка стали исчезать. «Не убраться ли и мне подобру-поздорову, пока цел?» – спросил себя Штааль. Но любопытство в нём превозмогло тревогу. На людях не было страшно. Группы во дворе снова разбились. Поднялся гул, более взволнованный, чем прежде.

Пален приблизился к отставному вице-канцлеру и вместе с ним прошёл к стеклянной двери. Все провожали их глазами. Они поднялись по лестнице.

– Ты за сенаторское звание благодаришь? – спросил Пален с нескрываемой насмешкой, садясь на бархатный небольшой диван и показывая своему собеседнику место рядом с собою (этот жест тотчас раздражил Панина – точно Пален разрешал ему сесть). – Впрочем, ты больше и не сенатор.

Они приходились друг другу родственниками и были на «ты», несмотря на разницу в летах. Пален говорил по-немецки: немецкий язык в ту пору был уже мало распространён в обществе.

– Так пришёл откланяться, говорят, нужно, – отрывисто ответил Панин, неохотно принимая и эту меру предосторожности, и иронический тон своего собеседника. – Благодарить мог бы разве за приказ немедленно выехать из Петербурга в деревню… Сегодня утром получил.

– Я знаю. Ничего не мог поделать.

– Я тебя и не виню.