Павел I

Австрия почти не принимала участия в этих бесплодных дебатах. Заболев в конце предыдущего года, князь Рейсс в феврале 1799 года скончался. Гуделист, временно заменивший его как поверенный, и граф Дитрихштейн, окончательно назначенный его заместителем, склонялись оба к тому, чтобы покончить дело, приняв формулу Павла: «Кто не со мной, тот против меня», а царь, хотя и был теперь под влиянием Панина, не желал, однако, ничего лучшего, как применить ее в отношении Двора, действительно злоупотреблявшего его благосклонностью. Разве Берлинский двор не отказывался даже принять предложенные им меры, чтобы избавить Гамбург от господства якобинцев, сделавших из него один из самых деятельных очагов пропаганды! Но Павел еще не знал, что этот второй отказ Гаугвиц ставил себе в заслугу перед этим «exécrable» Сиэйсом. 22 марта 1799 года (старый стиль) Грёбену было предложено немедленно отправить курьера, чтобы передать в Берлин последнее предложение. Да или нет, намерена ли Пруссия действовать совместно с Россией, или она предпочитает примкнуть к ее врагам? Очень взволнованный, посол отправил в тот же день своего секретаря, Шольца, прибывшего на место второго апреля. Результат был таков: четыре дня спустя не шифрованным и посланным по обыкновенной почте письмом был дан в Петербург тот простой ответ, что «пока королю нечего прибавить к своим прежним сообщениям. Он может дать более ясный ответ только после возвращения курьера, отправленного в Лондон Томасом Гренвилем». В действительности этот курьер уже вернулся в Берлин. Но он не привез того, чего ждал Гаугвиц, чтобы начать переговоры с коалицией, и чего в марте 1795 года Гарденберг ожидал в Базеле, для разрыва с Францией: английского золота. За звонкую монету Фридрих-Вильгельм III, как ранее его предместник, мог согласиться дать союзникам… много пустых обещаний. Но курьер явился без ожидаемого Пактола. Питт отказывался дать хоть один фунт стерлингов иначе, как взамен формального обязательства со стороны Пруссии немедленно начать военные действия против республики. Вследствие этого король и его советники нашли, что нельзя придумать лучшего шага, как сохранить за собой прежние позиции, оставляя Петербург и, если возможно, Лондон в неизвестности относительно их окончательных решений. И ради этого они не пренебрегали ложью.

Но по отношению к царю ложь на этот раз еще усугублялась дерзостью, и потому совершенно непонятно, как, несмотря на все, Павел разрешил Панину продлить свое пребывание в Берлине и уговорить Гренвиля сделать то же самое. Только в июне, после отъезда Сиэйса, который, вследствие назначения его членом Директории, оставил свой пост, где он сделал не больше Кальяра, русский посол решился уехать в Карлсбад. Но когда царь двинул к границе войска, квартировавшие в Литве и приказал одной эскадре крейсировать перед Данцигом, упрямый пруссоман по знаку Гаугвица вернулся назад, чтобы успокоить бурю и еще раз попытаться прийти к соглашению.

Это возвращение было настолько неожиданно, что не на шутку встревожило французского уполномоченного, Отто, и впоследствии этот дипломат совершенно ложно вообразил себе, что только одни увещания, присланные из Парижа Сандозом, помешали прусскому министерству принять, против желания короля, решения, враждебные республике. Ни Фридриху-Вильгельму, ни его послу во Франции не нужно было, однако, из-за этого трудиться. После того как Панин согласился поручиться, что Пруссия не подвергается ни малейшей серьезной опасности со стороны России, Гаугвиц и его коллеги поспешили вернуться к своей системе, состоявшей в том, чтобы ничего не предпринимать и не вступать ни с кем в союз, пробуя в то же время урвать что-либо для себя тут и там.

Павел наконец понял, что нечего было ожидать от них или от их монарха, и так как он всегда был склонен к крайним решениям, то пожелал по возвращении Панина в Карлсбад, чтобы весь состав посольства тоже оставил Берлин. Поверенный, Сиверс, получил приказание вывезти все, вплоть до архива. Это был полный дипломатический разрыв. Но этим все и кончилось. Павел больше ничем не отомстил за только что полученные неприятности, и, по странной непоследовательности, того же Панина, принесшего ему столько разочарований и оскорблений, неудачного посредника и непослушного исполнителя желаний государя, он, двадцать раз им обманутый, введенный в заблуждение и осрамленный, назначил в то же время преемником Кочубея на посту вице-канцлера.