Читаем Павел Филонов: реальность и мифы полностью

Свое искусство я называю «двойной натурализм», Малевич свое называет «заумный реализм» [1004]. Мое искусство не убить ничем; его определение — «двойной натурализм» — верное и жизненное; искусство Малевича и его определение «заумный реализм» тоже глубоко и верно обоснованы, и я знаю, до чего может дойти он [1005]. Вы же войдете в это дело как «человек нового искусства», необходимо нужный, независимо от того, что как художник Вы не такой практик как мы (это помещенное в скобки можно бы и не писать, но можно и написать — это ценное разъяснение).

Я и люди, которых я знаю (Кириллова, Лассон, Какабадзе — только трое, я четвертый; Псковитинов — недоразумение, остатки той жалости, о которой и Вам известно), основали общество [1006], основываясь на идее, которая органически вытекает из глубины запросов русского искусства, которому должно, безошибочно должно принадлежать мировое господство, что я и сделаю, хотя бы один. Теперь Вы хотите основать общество, — основывайте, набирайте, — можно же основать филаретовское общество [1007]или палату архангела Михаила [1008], но это будет искусственно по отношению к моему кружку, и Ваше место у нас и нигде иначе. Вы хотите связать идею вашего общества с идеями Елены Гуро, но не может быть истины во имя Елены Гуро, Матюшина, Филонова или иного другого — может быть истина во имя вечного движения вперед и вечной и нужной цели, остальное — истины подставные.

Вы уже три недели тому назад хотели взять у Бурцева [1009] помещение, а ведь у вас нет людей, нет картин; у Вас может рухнуть Ваша идея дать развернуться на выставках во всю величину хорошему работнику, если такие ловкачи, как Розанова [1010], натащат Вам свою макулатуру, свои вещи, параллельные сочинениям Пуришкевича о пользе неограниченной монархии для любителей темной воды. Да, к Вам пойдут многие, отчего не пойти к Матюшину, издавшему несколько дельных книжек, написавшему музыку для Крученых, переведшему Глеза и Меценже (это перевела Е. Низен, но это все равно — идея наверно Ваша) [1011], он как хорошее масло каши не испортит; но Вам придется или возиться в этой каше или, вернее, ее расхлебывать, а такою перспективой Вам себя в это предприятие втягивать незачем.

Ясно ли Вам то, что я говорю? Уверен, что ясно, и слабость ваша как человека в этом выяснении пусть никакой руководящей роли не играет в этом деле художника.

Это письмо не позволяет мне развернуть Вам те проекты, которые вытекают из моей идеи «сделанные картины и рисунки» и [о] «русском искусстве как центре мирового искусства», но уже из двух этих задач ясно, каковы они. Если Вы это письмо поймете не так, как я бы хотел, — дальнейших переговоров быть не может до конца Вашего предприятия (конца скорого с идейной стороны), если же Вы поймете его так, как предполагаю, — то мы можем взяться за хорошее дело, его организовать и развить. И хотя я говорю, что сделаю его один, но я же могу сказать: «Дай Бог, чтобы у ста таких, как я или вы, хватило сил на это дело, математически верное» [1012].

С уважением к Вам

Филонов

Таким образом к этому предполагаемому обществу из 6 членов — Вы, Малевич, Какабадзе, Лассон, Кириллова и я, — имеющих равные голоса (причем у нас установлено, что даже мы не имеем права выставлять более одной вещи без жюри, остальные проходят с общего решения), мы могли бы взять, хотя это надо будет хорошо обсудить, и Жукову (так как она, говорят, пахнет Петровым-Водкиным) [1013]и Любавину [1014]. Я знаю, что вы не поверите мне относительно Бурлюков, но они такое дело могут опошлить, а я этим рисковать не буду, я буду его делать верно, без малейшего пятнышка и риска, и весь наш кружок думает то же, если Вы не сознаете, как можно дружить с Кульбиным [1015]и с Вами, быть в Московской школе [1016]и разводить бобы о новом искусстве, то я понял это очень хорошо. Более того, что я сказал, мне писать нечего — я здесь другой, чем в разговоре с вами; единственно, что напоминает меня прежнего, — это Любавина и Жукова, но Любавина — человек молодой и, скажем, с ней можно работать, а Жукову я не знаю совершенно — слышал о ней от Вас как о человеке.

<p>2</p><p>П. Н. Филонов — П.И Нерадовскому <sup><a l:href="#n_1017" type="note">[1017]</a></sup></p>

29 апреля 1926 года, Ленинград [1018].

Петр Иванович,

та упорная работа, в которую я все более и более втягиваюсь как исследователь и мастер, совершенно не дает мне возможности принимать участие в том деле, в котором Вы сделали мне честь пригласить меня принять участие, и, при всем моем желании и заинтересованности в нем, я вынужден, поблагодарив Вас и всю комиссию по устр[ойству] выст[авки] совр[еменного] иск[усства] за сделанное мне предложение [1019], отказаться от какого бы то ни было участия в ее дальнейшей работе. Я надеюсь, что, зная лично мои работы и какое упорство я должен развивать в них, Вы вполне со мною согласитесь и не посетуете на меня.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии