Молодой ленинградский поэт Петр Брандт, говоря о последних днях художника, вызывает тень далеких веков:
Поэт ошибся в одном — Художник не дожил до рождественской ночи. Да и страха он не мог испытывать, принял неизбежное.
И такое же обращение к древности, к образам пророков в картине Коваленко.
«Смерть Филонова».
Преображая смерть своего учителя в эпическое событие, Коваленко использует композицию и мотивы старых мастеров.
Филонов изображен лежащим перед призраком «Пирующих королей».
Вспоминают люди, помнящие Мастера. Воссоздают былое. Исчезает прошлое. Уходит вместе с уходящими.
И в последнюю весну перед войной была какая-то хрупкая неподвижность времени.
Вслушиваясь в последнюю тишину тех дней, предчувствуя и тревожась, как все, писала Анна Ахматова:
Время неподвижно перед концом.
22-е июня. — «Правительственное сообщение».
«Не объявляя войны…»
И заключительные слова:
«Наше дело правое — мы победим».
Единственно возможное и нужное в этот трудный час.
Он были взяты из исторического романа «Дмитрий Донской» Бородина [821].
И сами стали историческими.
Было неизбежно и все же неожиданно.
На той же волне вломился немецкий диктор. Он говорил спесиво, чванливо, считая себя заведомо победителем, не понимая, даже не желая понять душу тех, к кому обращался.
Было так неожиданно, что не сразу стали глушить. Затрещала морзянка — заглушили.
На улицах посуровевшие лица.
Ночью лучи прожекторов, скользящие по небу. Аэростаты заграждения.
Последнее прощание с Филоновым.
Оно было кратким и немногословным. Все как-то понимали, что, возможно, видят его в последний раз. У всех были повестки на руках.
Единственный раз мы застали Филонова за мольбертом. И первый раз он дал краткое пояснение замыслу.
«Эти люди смотрят в будущее, некоторые его уже видят».
Я помню его слова: «Еще до той войны я видел в немецких музеях двуручные мечи — испокон веку военное дело у них налажено как ни у кого. Они всех побьют, но не нас».
Мы попрощались и ушли. Большинство не вернулось совсем.
Ученики художника, приезжавшие на побывку с Ленинградского фронта, приходили к Мастеру.
Части, где они служили, перебрасывали по Ладоге под Москву, где решалась судьба войны.
Они встретили Художника уже в наглухо затемненной мастерской. Железная печь-времянка стояла у него, как и у всех ленинградцев, прямо в комнате. Он курил у горящей печи.
Его супруга ходить уже не могла — лежала. Со своим всегдашним рыцарством Художник отдавал ей часть своего блокадного пайка.
Хотел спасти любимого человека, но не спас ни ее, ни себя. Ученикам запомнились его последние слова: «Я не знаю, свидимся ли мы, но я точно знаю, что мы победим».
По словам художника Кушакова, видевшего Филонова в дни блокады, тот сохранял мужество до конца.
За неделю до смерти Филонова они встретились в очереди за граммами блокадного хлеба.
В ответ на жалобы полумертвых, замерзших людей уже смертельно больной, умирающий Филонов нашел в себе силы сказать: «Это временно — России только набирает силы. Скоро мы прогоним врага из своей страны».
Это последние слова художника, дошедшие до автора данных строк.
Филонов умер 3 декабря 1941 года.
Он умер как гражданин и патриот, простудившись на посту, который отвела ему война…