Паук в янтаре

– Знаешь, – проговорил он почти задумчиво, – мужчины не любят холодных женщин. Не терпят их. Это… оскорбление нашей страсти. Оскорбления, которые мы, все мы, северяне, вынуждены молча сносить. Но в Ниаретте… Ох, малышка, вот как раз в Ниаретте, на родине бедняги Доминико, есть одна прекраснейшая традиция. На надменную деву, посмевшую отказать лорду, открывают псовую охоту. Только представь, как она, рыдая и задыхаясь, бежит через лес в одной полупрозрачной сорочке, насквозь влажной от пота, крови и слез, и гонит ее многоголосый лай, свист, смех. А уж как с ней забавляются потом… – мечтательно добавил он, наклоняясь к моей шее. Разомкнул губы, коснулся – и острая вспышка боли сопроводила его укус. – Скажу тебе по секрету, мне всегда хотелось попробовать…

Я снова ощутила его гнилостно-терпкое ментальное воздействие. Воображение, разыгравшись не на шутку, рисовало черную фигуру главного дознавателя и злобно скалящихся из-за его спины гончих, и магия Витторио, капля за каплей просачиваясь в мой разум, дополняла образы собак красными горящими глазами, высунутыми языками, капающей слюной. И Паук… сейчас он действительно напоминал паука – кошмарного, многорукого, оплетающего мое безвольное тело липкой белой паутиной.

Я сопротивлялась отчаянно и упрямо, нить за нитью отсекая чужое влияние, вырывая серебристые щупальца с корнем, но в глубине сознания, набирая силу, билась тревожная мысль: а вдруг это правда? Вдруг Паук действительно способен на такое? Ведь намекал же комендант на его… наклонности. Он словно бы знал…

Внезапно Витторио отступил на шаг, разглядывая мое полуобнаженное тело с улыбкой художника, оценивающего созданное им извращенное полотно. Я отшатнулась, вжимаясь в стекло. Рука нащупала округлую медную ручку. То, что я сначала приняла за окно, оказалось выходом на боковой балкон. Я навалилась всем телом, надавила и почувствовала, как дверь подалась. В коридор хлынул поток свежего ночного воздуха.

Я отступила назад, на крохотный узкий балкончик. Подо мной, на высоте двух-трех этажей, тихо рокотали воды канала. Низкая кованая решетка была единственной преградой, отделявшей меня от темной пропасти.

Витторио неторопливо вышел вслед за мной. Он знал: отсюда бежать некуда. В его руке блеснул узкий клинок – стилет, точно такой же, как на реплике, которую я воссоздала из воспоминаний Спиро Дьячелли.

Им, наверное, он вырезал кровавую надпись на груди еще живой Мариссы.

– Женщина, женщина, причина всех бед всегда женщина, как говорил этот идиот Пацци, – нараспев продекламировал Витторио, поигрывая стилетом. – Как бабочка летит, летит…

Я не отрывала взгляда от танцующего в воздухе лезвия. Убийства, женщины, Стефано…

«Он безумец, – вдруг поняла я. – Витторио Меньяри безумен. А безумный менталист, обладающий к тому же значительной силой, представляет для людей огромную, чудовищную опасность».

Витторио мечтательно посмотрел на лезвие, скользнул языком по губам и вдруг рассмеялся каким-то своим мыслям.

– Понимаешь ли ты, – он выделил последнее слово, и я вскинула голову, невольно встречаясь с ним взглядом, – как легко один раз… оступиться. Оступиться, да. Р-раз – и уже летишь вниз. Неостановимо. Навсегда. В холодную бездну, скованный по рукам и ногам…

Бедра коснулись кованых перил. Каблук чиркнул по мраморному полу. Я вцепилась в край балкона, боясь упасть.

Оступиться.

Внизу шумела вода. Глухо плескались волны, разбиваясь о стены дворца. Чернота притягивала, грозила затянуть внутрь, в глубину.

– Эх, женщины. – Темные глаза безумца Витторио неотрывно смотрели в мои. Он словно хотел что-то передать взглядом, что-то, что невозможно было облечь в слова. – Красивые… но какие же глупые. Ничего не видят. Ничего не понимают. Не могут…

Клинок сверкнул в неровном свете фонаря.

Оступиться…

И за мгновение до того, как стилет вошел бы мне в живот, я перегнулась через перила и, нечеловеческим усилием оттолкнувшись, бросила себя прямо вниз, в темные воды канала.

* * *

Сильный удар выбил из легких весь воздух. Распахнутыми от ужаса глазами я наблюдала, как мерно колыхавшаяся поверхность воды становилась все дальше и дальше, по мере того как я погружалась на дно. Тяжелое намокшее платье не давало выплыть, сковывало движения, и я барахталась, билась, словно запутавшаяся в сетях рыба.

Подводное течение, нередкое в каналах Веньятты во время приливов и отливов, повлекло меня прочь от стен дворца. Из последних сил я гребла к казавшейся бесконечно далекой поверхности, к сверкающим бликам карнавала. Холод, казалось, пробирал до самых костей, сводил судорогой руки и ноги. Легкие горели от нехватки воздуха, перед глазами плясали черные точки. Я отрешенно осознала, что еще немного, и я не смогу удержаться от того, чтобы сделать судорожный вдох, и, глотнув воды, окончательно пойду ко дну.