Паук в янтаре

Взяв из ящика стола чистый лист, главный дознаватель написал несколько слов. Приложив реплики клинков к бумаге, он магически выжег четкие контуры оружия. Добавив пояснения, Паук размашисто подписался и убрал лист обратно в стол. В таком виде магический отпечаток можно было использовать как доказательство, засвидетельствованное представителем закона.

Вся процедура была проделана Пауком с легкостью, выдававшей немалый опыт. Стефано, куда более слабый маг, обычно возился с этим гораздо дольше.

– Продолжим, – коротко бросил главный дознаватель, стирая реплику и взмахом руки поджигая свечи.

Он пододвинул ко мне следующее дело. Леди Селию задушили цепочкой во время городских гуляний. Убийце с лицом, спрятанным под маской, удалось скрыться в толпе, но вложенная в дело помятая бумага с заключением судебного лекаря свидетельствовала, что всего через три дня в одну из больниц был доставлен молодой мужчина, умерший от кровоизлияния в мозг. Прибывший законник обнаружил следы ментальной магии и сличил их с теми, что были найдены у леди Селии. Они совпадали.

Я отложила папку в сторону.

– Вряд ли это дело рук нашего менталиста. Здесь леди была задушена, а предполагаемый убийца закалывает своих жертв, – ответила я на невысказанный вопрос, застывший в глазах главного дознавателя.

– Или топит. – Он жестом указал на лежащее в стороне пухлое дело, которое вел Пацци.

Я кивнула, соглашаясь.

– Впрочем, – задумчиво произнес Паук, не спеша приступать к следующей папке, – может, есть и другое дело, где менталист стал жертвой?

Я нахмурилась, не вполне еще понимая, к чему он клонит, но все внутри уже замерло от осознания, что этот разговор не приведет ни к чему хорошему.

– Кого вы имеете в виду?

– Вас, – коротко сказал он.

Слова Паука застали меня врасплох – словно удар, разом выбивший из легких весь воздух. Я осознала: главный дознаватель смотрел бумаги. Он знает подробности моего дела. Щеки опалило жаром, сердце забилось чаще. Я нервно переплела пальцы, стиснула до глухой боли.

– Мое дело не имеет к этим убийствам никакого отношения, – твердо произнесла я, но на последнем слове голос предательски дрогнул.

– Отчего же тогда для вас так важно отыскать этого менталиста? Вы так заботитесь о безопасности родного города? Искренне сочувствуете родственникам убитых? Или пытаетесь проявить запоздалое благородство? – Паук наклонился ко мне. – Не верю. Для вас это личное. У вас должен быть личный мотив, личная причина… Так отчего же вы упрямо утверждаете, что ваш случай выбивается из общей схемы?

– Я точно знаю, что на меня никто не воздействовал.

Бровь Паука насмешливо изогнулась.

– То есть вы убили по собственной воле?

Я посмотрела ему прямо в глаза и ответила ровно, без запинки:

– Да.

Мне казалось, он должен был отшатнуться. Обладающая ментальной магией преступница, признавшаяся в самом тяжком проступке, должна была вызвать его презрение. Но Паук не шелохнулся. Так и смотрел, не отводя взгляда, почти не мигая, как будто пытался найти еще что-то, скрытое глубоко за коротким «да». Как будто ему было не все равно.

Я сильнее сжала пальцы, сосредоточившись на том, как немеют от боли руки. Глупая, бессмысленная надежда. Сколько раз я уже поддавалась ей, сколько раз отчаянно пыталась верить в лучшее, только чтобы день за днем просыпаться всеми забытой в тех же сырых стенах тюрьмы Бьянкини.

Я торопливо притянула к себе папку с делом, которое расследовал Стефано Пацци. Паук молчал, не препятствуя. В его взгляде, казалось, застыла тень разочарования.

«Леди Бригитта Ареццо, подвергнута ментальному воздействию, утоплена. Убийца – Милано Талли. Наличие ментального следа установлено, подтверждено соответствие следу на теле леди Б. Ареццо. Взят под следствие… казнен», – гласило заключение на титульном листе дела. Поверх ровных строк архивариуса были сделаны аккуратные пометки: знак вопроса напротив слова «убийца» и подчеркнутый «ментальный след». Без сомнения, в этом чувствовалась рука младшего дознавателя.

Перебрав бумаги, я с удивлением отметила среди знакомых мне заключений и моих реплик, заверенных подписью Стефано, несколько новых документов. Выходит, младший дознаватель продолжил заниматься этим делом и собирать материалы даже после того, как я воссоздала для него картину убийства. Что-то искал, опрашивал свидетелей – и внезапно исчез, так и не доведя расследование до конца.

Повинуясь странному предчувствию, я вынула из папки с делом Летиции Люччи бумаги, подписанные Стефано. Так и оказалось: дата, стоявшая под подписью, явно свидетельствовала, что заключения были сделаны через несколько дней после того, как я в последний раз видела молодого законника.

Паук забрал у меня листы.

– Последний раз, когда младший дознаватель Пацци заходил ко мне, был примерно в конце весны, – проговорила я. – Эти документы и некоторые другие из дела леди Бригитты Ареццо датированы началом лета. Он вел это дело, а после…

– Перевелся, – хмуро подсказал Паук, и я замолкла.

Он повертел листы в руках, словно раздумывая, в какую из двух копившихся на столе стопок их положить.