Паук из Башни

— Тан л’Мориа, если не будет слишком большой наглостью с моей стороны спросить, не могли бы вы рассказать о тани л’Вэйн? Я много хорошего слышала от нее про вас, но так и не поняла, в каких вы отношениях?

— В родственных, — улыбнулся я, — почти. Она мне как старшая сестра.

— О!

— Да, когда мать отправилась по Серебряной Дороге, а отец пропал, она должна была стать чем-то вроде моей второй матери. Когда я родился, она была хранительницей моего имени. Знаете, что это значит?

— Вообще-то нет.

— Вы явно не мескийка. У нас есть традиция, наследуемая с древних веков: первые три года жизни ребенка не называют по имени. Даже вслух имя не произносят. Считается, что это делается для того, чтобы Темнота не отыскала неокрепшую детскую душу. Чушь полная!

— Почему же?

— Ну, это просто ерунда, поверьте мне. Как и то, что первые три года жизни все тэнкрисы носят одинаковые милые платьица, что девочки, что мальчики.

— Вы тоже?

— А чем я хуже остальных господ Голоса? — снова улыбнулся я. — Хотя, если задать этот вопрос остальным, думаю, список получится внушительный. Когда я осиротел, Ив попыталась заменить мне мать, но стала сестрой. Я все сделаю ради нее. Даже вытерплю компанию тана л’Ча.

— А он такой плохой?

— Он раздолбай, каких мало, простите мне это слово, но она сильно к нему привязана, насколько я понимаю, и его присутствие дарит ей радость. Для меня это важнее его раздражающего смеха и непрекращающегося пьянства, а также жизни за ее с…

Над ней поднималось, мягко мерцая, облако чего-то, что, наверное, называется умилением. Я никогда в жизни не вызывал у окружающих умиления, так что не мог быть уверен.

— Давайте вернемся к остальным гостям. Вы драгоценная жемчужина этого вечера, ваше отсутствие будет слишком заметно.

Вернувшись в облюбованные знатью залы и вновь искупавшись в волнах презрения, я постарался как можно сильнее приглушить свой Голос. Как и любой другой Голос, мой действует не постоянно, а лишь когда я притрагиваюсь к нему, но у каждого тэнкриса контроль над Голосом зависит от разной степени концентрации и волевого напряжения. Мой, например, нисколько меня не обременяет, так что я могу видеть и чувствовать эмоции постоянно.

— Вы ощущаете этот запах? — спросила Аноис, морща свой милый носик.

— Пахнет паленым, знаю. Видимо, ветер донес до нас воздух из Черни.

— Вы чувствуете этот запах?! — Ив появилась как из-под земли, донельзя взволнованная и испуганная. — Это кошмар! Все рушится! Откуда прет этот мерзкий запах?! Я сейчас умру от стыда!

— Ив, успокойся. — Я дотронулся до ее разума, едва-едва развеивая ее волнение. — Ничего страшного не происходит, здесь запах практически не чувствуется, гораздо сильнее пахнет в тех частях дома, в которых никого нет. Пошли слуг туда, пусть нюхают.

— Ты прав, милый, так и сделаю, — ответила она спокойнее. — Развлекайтесь!

Прохаживаясь по залам и болтая о всякой чепухе, мы вернулись в холл особняка, где я заметил горбатую фигуру люпса. Этих господ редко приглашают на рауты, равно как и на балы, потому что их основной интерес состоит в том, чтобы пожрать и подраться, а не поговорить и потанцевать. Причем столь низкие стремления преобладают на всех уровнях их социума. Не странно, что ближе всего к социальному порядку люпсов находится стая обычных волков, и с этим приходится считаться. Я направился к нему, стараясь успеть, потому что люпс уже собирался выйти через парадный вход. Совершенно случайно я налетел на одного из гостей и оказался залит вином.

— Вы что, ослепли, л’Мориа?! На пожар летите?! — воскликнул он, глядя на меня разъяренными серебряными глазами.

Мне понадобилось несколько секунд, чтобы узнать в незнакомом тане того самого любителя солнцезащитных очков, который болтался в компании с л’Калипса. Очки, кстати, повисли с его шеи на золотой цепочке, а в руках тана грустно блестели два пустых бокала из под душистых картонесских вин.

— Меня ждет дама! Теперь придется идти за новыми! — воскликнул он.

— Ну, так и ступайте, а если у вас от такого переутомления отвалятся ноги, я, так и быть, принесу извинения! — грубейшим образом огрызнулся я и совершил последний рывок, догоняя люпса. — Инспектор Вольфельд! Не ожидал вас здесь увидеть! О, вы надели фрак?

— В моей повседневной одежде на подобные мероприятия обычно не пускают, — проворчал он, оборачиваясь. — И я старший… Хотя забудьте.

То, что я увидел, мне совершенно не понравилось. Вместо могучего, сравнительно молодого и донельзя раздраженного люпса на меня посмотрел постаревший безразличный волк со свалявшейся шерстью и воспаленными от бессонницы глазами! Одно ухо не стоит торчком, а висит, что особенно плохо для представителя этого вида.

— Вы что-то хотели мне сказать, тан л’Мориа?

— Пожалуй, это подождет. Яро, ты здоров?

— Полностью. И я не помню, когда мы с вами перешли на «ты».

— Вы будто на последнем дыхании. У меня есть адрес превосходного врача, который хорошо…

— Тан л’Мориа, даже если мне и понадобится чье-то сочувствие или помощь, я скорее удавлюсь потихоньку где-нибудь в подворотне, чем приму ее от тэнкриса.

— А вы видист, инспектор.