Паук

Во двор, разбрызгивая лужи, влетела желтая «Волга» с шахматной доской наверху. Из нее выбрался грузный Корзунов, постоял перед Прошиным, посмотрел с неудовольствием и шагнул в сторону подъезда. Прошин двинулся было следом, но Корзунов остановил его жестом. Прошин пожал плечами, сел на скамью, сложил руки между колен. Такси стояло с включенным мотором, водитель курил папиросу, сплевывая в лужу через открытое окно. Корзунова не было минуты три. Наконец он вышел, не глядя на приятеля, сел рядом, помолчал.

— На месте он, — проговорил с неудовольствием. — Сволочь! Губы поджал, нос задрал, гундит что-то надменное. Засранец! А ты тоже хорош! Какого черта — нет его, нет его? Тут он, чтоб ему ни дна, ни покрышки!

— А сестрица его тоже там? — зачем-то спросил Прошин.

— А! — Корзунов махнул рукой.

Таксист посигналил нетерпеливо. Корзунов посмотрел исподлобья, однако поднялся, сделал знак Прошину следовать за ним. Ехали почти всю дорогу молча. Только когда подъезжали к дому Корзунова, тот неожиданно сказал:

— Сто тысяч! Как думаешь — стоит овчинка выделки?

— В смысле?

— В смысле, смогу ли я своим талантом окупить затраты? И как быстро?

— Это вопрос… — Прошин смутился.

— Вот то-то и оно. Рассчитаешься с таксистом. И не перечь! Это из- за тебя я вынужден был лететь сломя голову.

Прошин снова работал. Заперся в кабинете, никого не впускал, на все вопросы из-за двери бешено рычал что-то невразумительное. Оказалось, что в сутках всего двадцать четыре часа. Мало, мало! Периодически он падал прямо на клавиатуру, засыпая, и просыпался в бешенстве от того, что заснул и не может вспомнить те мысли, которые приходили до сна. Он с ужасом видел, что не может передать на бумагу то, что теснилось у него в голове, толкаясь и крича от нетерпения. По несколько раз переписывал целые куски, выбирал лучшие варианты. Он не понимал, представляет ли его творение хоть какую-то литературную ценность, или это бред взбесившегося графомана. Жене читать не давал, потому что не готово. Перечитывал сам, но никак не мог сосредоточиться на главном, потому, что цеплялся к мелочам, правил и вычеркивал, вычеркивал и правил.

Наконец очередной рассказ был готов. Он получился большим, но на повесть никак не тянул, хотя бы потому, что в нем было всего три действующих лица. Мелькал там еще четвертый персонаж, но эпизодический, второстепенный и выписанный схематически, хотя Прошин и постарался придать ему черты живого человека.

Он ощутил жуткую, всеобъемлющую пустоту в груди. Нервно ломал пальцы, ходил из угла в угол, поглядывая на отпечатанные листы. Он не onmhl`k, отчего ему сделалось так плохо. Рассказ написан. Можно дать его почитать кому-нибудь. Марине, например, или Корзунову. Нет, сперва Марине, он всегда давал читать в первую очередь жене. Отчего же так неуютно в душе? Оттого, что работа закончена?

— Марина! — крикнул он.

— Я здесь, — донесся слабый голос из-за двери.

— Можешь войти.

Он отпер дверь, пропустил жену, которая вошла, бросив на него испуганный взгляд.

— Прочитай.

— Витя, но как же…

— Читай! — страшным голосом сказал Прошин, и жена вздрогнула, протянула руку к листкам. — Читай! — повторил он, а сам выбежал на кухню, внезапно ощутив нечеловеческий голод.

Он ел и ел, и никак не мог остановиться. Глотал холодные котлеты в белом застывшем жире, вареный картофель; кусал сало, не отрезая, рвал зубами твердый сыр, прихлебывая холодный чай. Жевал, давился. Внезапно почувствовал боль в желудке, остановился с полным ртом. Сколько он не ел? Три дня? Неделю? Нужно быть осторожнее, как бы сдуру не загнуться.

Он медленно встал из-за стола, пошел в кабинет, на ходу дожевывая кусок. Марина сидела за столом, уронив голову на руки, и плакала.

— Что ты? — потрясенно прошептал он и неожиданно для себя подумал, что у него очень красивая и стройная жена, которой он в последнее время уделяет так мало внимания. — Что ты?

— Я не знаю, — сквозь слезы отозвалась она. — Не знаю. Не спрашивай!

Она вдруг разрыдалась в голос и выбежала из кабинета, оставив потрясенного Прошина стоять с забытым куском во рту. Он не нашел в себе силы выйти следом, успокоить ее. Постоял немного, сел, поворошил листы с рассказом, попытался сфокусировать зрение на них, но буквы плыли, смазывались, смысл слов ускользал. Неожиданно это взбесило его, он смял листы в большой тугой ком, швырнул в угол и яростно, и в то же время беспомощно заорал.

Потом он кое-как оделся и выбежал из дому. Бродил по улицам, смотрел невидящими глазами на темнеющее небо, огни витрин, проносящиеся по дороге автомобили. Он шел куда-то, и не мог сказать — куда. Его толкали, дважды обругали, но он ничего не замечал. Его обходили, потому что он шел прямо, смотря куда-то сквозь прохожих. Но неожиданно возникло препятствие в виде какого-то большого человека, который не стал его обходить, а преградил дорогу. Прошин простоял немного, слегка пожал плечами и попытался обогнуть препятствие, но сделать это ему почему-то не удалось. Человек неожиданно обхватил его руками, сильными и жесткими как пожарные шланги под давлением.