Я посмотрела на свой портрет. Либо я давно не брила ноги. Либо это еще один беспощадный ребенок. По моим размерам можно было смело сказать. Ем я все свободное время. Без перерыва на переваривание.
Такое чувство, словно я схомячила половину замка. И уже присматриваюсь ко второй половине. Волосы дыбом – это моя фирменная прическа. В последнее время меня можно смело гладить по голове. И называть «солнышком».
Малыш был твердо уверен, что у няни куда больше ног, чем она показывает. И рук тоже. Но я смотрела с нежной улыбкой. Малыш нарисовал меня. Это значит, что я для него много значу. И для меня это было лучшим признанием.
- А это кто? – спросила я, показывая на маленький клубочек рядом.
- Ипусий слусяй! – схватился он за голову.
- Мне кажется, это – он, - послышался настороженный шепот. Папа уже подозревал, что писец, арендовавший уголок страницы – это он.
- Тс! – пошипела я. – Нужно спрашивать у художника… Любая ошибка – это конец света
Принц улыбнулся и гордо задрал нос.
- Так это ты? – удивилась я, рассматривая. – Похож! Очень! А это кто?
- У! – в папу ткнули фломастером. Пока папа пытался найти сходства между крокозяброй – интровертом, я улыбалась. Судя по размерам, это не я папу периодически. Это папа меня периодически должен бояться.
«Пап» такого размера я регулярно выселяла на лестничную клетку. Они свисали с веника и пытались вернуться на родину.
Где-то выросло уже целое поколение паучков – эмигрантов. Они рассказывают своим детям про бачок - обетованный. И про хозяйку – засранку.
- Вот, - вздохнула я, глядя на картинку. – Это то, как он видит жизнь. Радуйтесь, что вы вообще в ней есть. Я думала, что все намного хуже!
Я бережно взяла голую попу на руки. Прошлась с ним по комнате, потерлась носом о теплый животик и украдкой чмокнула.
- Хочешь к папе? – спросила я, поднося его поближе.
Мой паучонок смотрел недоверчиво.
- Я буду рядом. Я все контролирую! – произнесла я. И голая попка переехала к папе.
- Держитесь, - выдохнула я.
Маленькие пальчики изучали папу. Сначала они решили, что одноглазый король наводил бы больший страх и ужас на придворных. Осталось придумать, в какой битве король лишился левого глаза.
У папы волосы были явно лишние. Корона тоже. Поэтому корону я едва успела поймать на подлете к полу.
Два игривых пальчика пытались сделать из папы свинку. Они проникли в недра красивого носа. И расширяли его по мере возможности.
Скошенные к пальчикам глаза свидетельствовали о том, что папа немного в шоке. Он ожидал «ути-пути» и «иди к няне».
- Почему он не убирает? – гнусаво спросил папа, подавшись головой назад.
- Вы смешно «шеволькаетесь», - пожала плечами я. – Ему нравится.
- Уп! – послышался звук. Папа надул щеки, честно пытаясь отвести голову.
Если меня спросят, что было первым музыкальным инструментом юного принца, я отвечу. Папина губа.
Папа еще от носа не отошел до конца. А тут уже его тянут за губу в неизвестном направлении.
- Главное, рот не открывайте. Это опасный маневр, - сжалилась я.
- Угу, - послышалось с высоты двух метров.
Папа уже был рыбкой. Две маленькие ладошки собрали папины щеки вместе. Потом папа был «девочкой с очень тугим хвостиком». Лицо разъехалось в разные стороны. Узкие глаза смотрели на малыша с опаской.
Потом папа снова стал обиженной рыбкой. И под конец получил в солнечное сплетение.
- Апчхи! – звонко и на радостях выдал принц. Он обдал папу свежей порцией слюней и соплей.
Я проверила температуру. Нет, не заболел. Просто пыль попала.
Папе срочно требовался темный уголок. Уголок, куда бы он мог тихо заползти и зализывать моральную травму.
- Не все сразу, - улыбнулась я, принимая драгоценную ношу. Отец взял со стола рисунок и держал его на вытянутых руках.
Я не поняла, что произошло. Принц побледнел, затрясся и тут же превратился в паука. Он спрыгнул с меня и забился под кровать.
- Вот о чем я говорила, - прошептала я, замирая на месте. В комнате было тихо. Я чувствовала, как меня прижимают к себе.
- Здесь никого нет, - послышался голос.
Странно, значит, дело не в комнате. Чтобы это могло быть? А может и в комнате!
- Малыш, не бойся, - я упала на колени и заглянула под кровать. – Выходи! Никого нет…
- Может, я кровать сдвину? – спросил Риордан.
Я посмотрела на трехспальную кровать. Потом на него. Нет, он, конечно, может…
- Нет, не надо, - твердо ответила я, приподняв покрывало. – Не пугайте его еще сильнее.
Как жаль, что так случилось. Все было так замечательно.
Я отошла от кровати и чуть не расплакалась. Все напрасно. Опять начинать все сначала. Ничего! Один раз получилось. Получится и второй раз!
Я стояла возле двери, положив руку на ручку. И уже готовилась открыть ее. Но меня обняли.
- Я, наверное, сейчас опять скажу, что это в последний раз, - послышался горький шепот. – И буду прав. Я второй раз не переживу такую потерю. Это нужно заканчивать.
- Но ведь есть же способ? – спросила я шепотом. – А как же любовь?
- Значит, этот старый идиот тебе тоже рассказал сказку про большую любовь? – послышался горький вздох. – Любовь не спасает. Она просто не умеет. И не снимает проклятие. Она лишь делает утрату страшнее.