Торопов. Здравствуйте, товарищи подшефники! Что скажете хорошего?
Гирко. Мало скажем хорошего.
Буровой. Короче говоря, матери его чёрт, о двух головах вы, товарищи, я вижу…
Торопов
Буровой
Гирко. Много на вас надеемся, товарищ Блех.
Блех
Гирко. Мы ругаться приехали.
Буровой. Жизни вы не видите, товарищи. Через полтора месяца начинать пахать. Ждем стальных коней. А вы каких нам коней присылаете?
Блех
Торопов. Нет, просто громко говорят, — степняки.
Буровой. Короче говоря, я расскажу, как мы на ваш трактор мужика посадили…
Гирко. В прошлый год, как раз в страстную субботу.
Буровой. Степь электричеством осветили, выехали запахивать колхозное поле. Мужики, бабы, ребята бросили заутреню стоять, прибежали. Светло, как днем.
Гирко. Перед всем кулачеством нас лицом в грязь бросили.
Торопов. Исправим, исправим, все ошибки исправим.
Буровой. Его исправлять не стоит. Для наших степей эта машина — немощь.
Гирко. У нас протяжение — триста верст, степь. Он и половину не пройдет.
Буровой. А где я в степи воду найду? Вот это главное.
Блех
Буровой. Во! В самую точку, гражданин.
Гирко. На что мы тогда большевики, если к весенней пахоте не будет у нас трактора!
Буровой. Чтоб на нем гулять, как хочешь.
Гирко. Нам степь приказывала — без реконструкции шефного завода назад не вертаться.
Торопов. Пойдемте, товарищи, поговорим… Конрад Карлович, отложите обед на полчасика.
Блех
Рудольф. А я тут при чем?
Анни. Вы, слушайте, совершенно непереносимый человек. Подменили вас — не понимаю… Фу!
Рудольф. Но как же быть, Анни? Биология моя протестует. Я — несуществующая личность. Человек-аноним. Я даже рюмки водки не смогу проглотить…
Анни. Иногда кажется — вы просто сумасшедший.
Рудольф. Очень тонкое наблюдение… Я сам начал задумываться над этим. Сумасшедший аноним, — какой же я для вас кавалер, Анни?
Анни. Ну, едем же! Надоело… Боже мой, вы влюблены, что ли, в кого?
Рудольф. У меня больше нет сердца, у меня нет желудка. Сегодня запрещено дышать и мыслить. А Блех требует еще головоломных чертежей.
Блех. Зейдель, вы примитесь за них сегодня же ночью.
Рудольф. Я достаточно ясно высказал мое отношение к патенту сто девятнадцатому.
Блех. Вот что, господин… Вы — не советский, вы подданный страны, где есть порядочный суд и законы, охраняющие право собственности. Если ваши новые друзья посоветуют вам не выполнять нашего договора, вы будете посажены в тюрьму.
Рудольф. Так.
Блех. Понятно?
Анни. Боже, до чего вы злы! Омерзительная жизнь! Ну, и чёрт с вами! Еду одна.
Блех. Надеюсь, вы будете благоразумны?
Рудольф. Посмотрим…
Рудольф. Анни…
Анни. Меня двадцать пять лет зовут Анни.
Рудольф. Хорошо быть собакой — с волчьим лбом и преданным сердцем. Я бы носил за вами плетку. И собачья душа оставалась бы верна, несмотря на побои… Как бы это было элегантно — гулять с овчаркой, Анни!
Анни. Вы — дурак!
Рудольф. Был. И, кажется, весь выгорел. Бесплодно при этом.
Анни. Наконец-то в вас появляется острота, — то, что должно нравиться женщине… Едем! Мы повеселимся… странная, Рудольф, правда, правда?..
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ