Пасынки фортуны

Лишь там узнал Кузьма, что вечером кенты обчистили банк, и пока милиция приехала, фартовые исчезли из города, вероятно, на гастроли. Время было упущено. Найти законников теперь стало нереальным. А тут Кузьма подвернулся. Решили его тряхнуть, кто ж, как не он, знает, куда уехали фартовые?

Огрызок от удивления чуть дара речи не лишился. Два миллиона увели кенты! Вот это навар! Такого он еще не видел!

Кузьма сидел ошарашенный, словно язык проглотил от горя. Еще бы! Такой кусок упустил! Наверно, и доля была бы жирная. Уж отвалили бы кенты, если б взяли в дело. Но не повезло…

— Куда уехали воры? — спрашивал следователь, ерзая на стуле от нетерпения.

— Не знаю. Никаких воров не знаю! Меня у женщины взяли. О чем вы говорите?

— О том, что ты знаешь, куда делась «малина». Не могла она сбежать, не предупредив! Ведь твою долю они с собой прихватили, — напомнил следователь, демонстрируя Кузьме свою осведомленность.

— Доля? — растерялся на миг Огрызок. И тут же, взяв себя в руки, сказал: — Не знаю, о чем это вы?

— Я тебе про положняк говорю. Твой, кровный! Ведь и его «малина» прихватила, не подавилась. Такой куш сорвала и на твое лапу наложила. А ты выгораживаешь! Зачем? Кого? — улыбался следователь.

Огрызок играл в дурака.

— Мне никто ничего не должен. Уж если бы такое случилось, я бы свое вырвал! Будьте спокойны!

— Не смеши, Кузьма! Нам о тебе известно все. И давно. Тебя твои кенты высветили! На месте преступления, в банке, будто случайно был забыт твой саквояж. С которым тебя уже приводили в милицию. На ручке — отпечатки твоих пальцев. Их уже идентифицировала дактилоскопическая экспертиза. Тебе надо объяснять, что это значит? Да все просто! Тебя подставили твои же фартовые! Единственным виновником ограбления. И я имею право с этой уликой отдать тебя под суд! Ты соображаешь, что грозит за ограбление банка на два миллиона? Ни много ни мало — расстрел!

— Да как же я один такую прорву башлей спер бы и унес? Живым? Не замеченным и не задержанным сторожами? Вам никакой суд не поверит, — рассмеялся Кузьма.

— Как это незамеченным? Я же сказал — грабеж, значит, действие, сопряженное с насилием! Двое охранников убиты.

— Выходит, я их вырубил? Один — двоих? Мало деньги спер и вынес, охрану перебил, сумел спустить два миллиона за полночи! Я их что, Сайке в транду вбил? — начал злиться Кузьма.

— Веди себя прилично. Не в пригоне сидишь! Я помочь тебе хотел, дураку! Мозги промыть, чтоб понял, чем для тебя запахло! Завтра этим займется прокуратура. Ограбление — ее прерогатива и подследственность. Они с тобой спорить не станут. Продырявят башку и имени не спросят. Иль мало таких, как ты, на тот свет отправлено? Кому охота возиться с вами? Так хоть ты о себе подумай! Ведь восемнадцати лет нету! Вся жизнь впереди!

— Малолеток не расстреливают, — отмахнулся Кузьма.

— Ввиду особой дерзости и сверхсуммы, исключение из правила тебе обеспечено. Это и законом разрешено, — объяснил следователь.

— Это еще доказать надо, что я был в банке!

— А саквояж?

— А куда я деньги дел? Где основное доказательство моей вины?

— Все признаешь! И расколешься за милую душу! Ломанут тебя в прокуратуре пару раз! Все вспомнишь и подпишешь. У них — не у нас! Уговаривать некогда. Одумайся, пока не поздно. Иначе, крышка тебе!

— Я у своей девахи был. Меня там накрыли, не на банке, а на бабе. Другого не знаю! — стоял на своем Огрызок.

Следователь, недобро усмехнувшись, отправил Кузьму в камеру, забитую до отказа всяким сбродом.

Огрызок долго не мог уснуть. И ворочался с боку на бок на бетонном полу. Конечно, ему было над чем задуматься. Ведь «малина» оставила в банке саквояж не без умысла. Указала на него пальцем. Фартовые были уверены: милиция надыбает Кузьму. Сгребет без трепа. Не станет с ним много ботать и пустит под вышку, потому и положняк

Огрызка прихватили, мол, к чему жмуру башли? На том свете они — без понту. Там ни баб, ни водяры не имеется. Высчитали все. Но за что? Злился Огрызок, не находя покоя.

— Закопали, падлы! Живьем! Шакалы облезлые! Встретить бы мне вас нынче! Своими клешнями передавил бы!

— Чего тут возишься? Какая вошь жопу точит? — недовольно пробурчал старик, лежавший почти у параши. И, диво, Кузьма, сам не ожидая, рассказал ему все. Поверил в старость. А может, время пришло, лихая минута прижала. И старик, пожалев Кузькину молодость, завздыхал:

— Беда у тебя стряслась и впрямь сурьезная. Со всех концов куда ни кинь. Скажись властям, воры убьют. Смолчи — власти прикончут. Куда нонче голову прислонить тебе, бедолаге, и не придумать. Как ни раскинь, везде