Пасынки фортуны

— Ой, блядь! — вскрикнул от неожиданности и, отложив пирог, растерянно глянул на хозяйку. Только тут он понял, что дал маху, погорячился и напугал бабу, а может, оттолкнул от себя и, пытаясь сгладить впечатление о собственной дикости, спросил:

— Грабли где помыть можно? Ксения показала на рукомойник.

Кузьма вымыл руки, очистился от варенья и попросил, заикаясь:

— Прости меня. Совсем уж озверел…

— Да ешь, Кузьма! Ешь! Для тебя готовила! Это хорошо, что тебе понравилось! Что не ломаешься, с аппетитом ешь, это для меня дороже любого спасибо и похвалы! Сердце радуется, глядя на это.

— А ты чего не жрешь? Чего стоишь, как усралась? Ксения покраснела. Удивленно уставилась на гостя.

Хотела что-то ответить. Но увидела, как тот с жадностью уплетает рыбу, заедая ее сладким пирогом. И слова поперек горла встали. Не решилась сказать. Промолчала. Что-то поняла сердцем.

А Огрызок ел торопливо, будто боялся, что чудесное видение исчезнет, как сон.

— Пельмени будете? — предложила Ксения.

— Валяй!

Женщина принесла полную миску дымящихся пельменей. Огрызок их руками хватал. Но не одолел больше десятка. Живот не вместил. Вздохнув горько, оглядел оставшееся на столе с откровенным сожалением. И сказал:

— Жаль, что пуза про запас не имею! А свое не без дна оказалось. Ну и нахавался! За всю ходку душу отвел! Файней ресторана любого! Аж в брюхе кипит. Будто там кенты навар поделить не могут.

— А вы к нам на время? Иль постоянно тут остановились? — спросила Ксения.

— Насовсем хочу. А как получится — не знаю. Я уже работал тут. Под землей. В Сашкиной бригаде. Да засыпало обвалом. В больнице лежал. Решил вернуться. Но уж не под землю, пусть там фраера пашут, а на крыше! Не могу без свежего воздуха дышать…

— Кем берут?

— Контролером по золоту.

— Серьезная должность. Вы что-нибудь заканчивали, учились по этой профессии?

— Ага! Институт гоп-стоп!

— Это геологический? Факультет подземных изысканий?

— На что мне под землю? Мне и на ней туго приходилось. Десять зим учился. А два червонца — специализировался в академии, — невесело усмехнулся Кузьма.

— Так долго? Где же это?

— Да тут, неподалеку, — отмахнулся Огрызок.

— Значит, это вы Колыму открыли, доказали, что она не только тюрьма, а и сокровищница, государственная копилка?

Кузьма рот от удивления открыл. Он такого и не предполагал.

— Оно, конечно, без нас — ни шагу. Особо где копилки. Мы их нюхом чуем.

— С таким опытом, видно, без ошибок определяете, умеете отличить чистое золото от подделок?

— Это без булды! — рассмеялся Огрызок.

— А я сколько здесь живу, ничего в нем не понимаю. И не видела, какое оно, — призналась Ксения.

— Оно и файно, что не видела. Ни глаза, ни сердце не опалила, судьбу не сожгла, — вырвалось у Огрызка наболевшее.

— Почему? — не поняла баба.

— Всяк, кто его увидит, прикипает душой. А потом болеть начинает. Потому что тянет к рыжухе. Она злую силу имеет над каждым. И, сверкнув однажды, ослепляет навек. Сжигает чистоту в сердце. Отнимает все. Взамен оставляет горе.

— И вас не обошло? — спросила тихо.

— И меня. Но я оторвался, завязал. Убедил себя, что рыжуха вовсе не ценность. Ржавчина земли, слезы зэков. Потому такая тяжелая и холодная.

— Вы сидели?

— Отбывал, — поправил Огрызок и уточнил: — Тянул ходку. Вором был. Не столько стянул, сколько потерял. Попал в зону пацаном, а вышел, сама видишь, сущий пердун. Все рыжуха. Она наказала. Уж не верил, что на волю выберусь, — глянул на Ксению. Та смотрела на Кузьму жалостливо.

— Вы ешьте, — поставила перед ним пирог.

— Нет. Больше брюхо не принимает. Набил я его, как общак, до отказу. Рад бы еще похавать, да некуда! — хлопнул себя по тугому животу. И встав из-за стола, поблагодарил хозяйку за угощенье: — Знатная баруха из тебя бы получилась. Немножко настропалилась бы — и смак! Варганишь жратву, как для паханов. А я даже не фартовый! Обычный вор! Да и с тем завязано! Ксения ничего не поняла. Увидела, что Кузьма встал, собирается уйти. Поблагодарила его за дрова, за помощь. И, открыв дверь, проводила на крыльцо.

Вскоре она забыла о Кузьме. Да и зачем он был нужен ей? В возрасте, бывший зэк, да и страшненький, как старая мартышка. О нем, как о мужике, всерьез думать — смешно. Да еще ей — на нее в поселке красивые парни заглядываются.

Кузьма утром на работу вышел. Вместе с Сашкой шел по улице, тихо переговариваясь:

— Я сегодня в общагу переберусь. Вечером. Не могу больше у тебя мориться. Да и пора на свои катушки встать. Ты уж пойми меня, — предупредил заранее Кузьма.

— Как знаешь. Я не гоню. Если захочешь, вернешься к нам. Места хватит…

Кузьма вздохнул трудно:

— Валюхе с тобой одним управиться нелегко. С двоими и вовсе измотается…

Она не жаловалась. Но силы свои тебе надо попробовать. Об одном прошу, не подведи нас. Поручились мы за тебя. Оба. Слово дали. Опаскудишься, не приведись того, всем расхлебывать придется. И ответ держать.