Пасынки фортуны

Из зимы в осень вернулся. Как из могилы в старость сиганул. Зима — как белый саван. В ней о жизни не помышляй. Лишь смерть кругом. А осень? Хорошо, когда старость нужна кому-то. А вот Аслана пустят ли в осень? Иль, приоткрыв дверь, вернут в зиму? Всякое может случиться. И Дядя вспомнил последнее письмо сына. Старшего. Арсен писал: «Не знаю, что и ответить на твои вопросы. Живется нам полегче, работаю теперь инженером. Зарабатываю неплохо. А братишка заканчивает техникум. Никто нам не помогал. Все, что имеем, сами добились. Да и отвыкли мы от опекунов. Рано повзрослеть пришлось. Ну, оно и к лучшему. Никому ничем не обязаны. Так что, думаю, в дальнейшем мы тоже сумеем обойтись и без твоей поддержки. Ты спрашиваешь, возвращаться ли тебе домой. Примем ли? Пойми только верно. По совести мы обязаны тебя принять. Но это лишь по долгу, А если по сути, хотим ли мы того, то скажу тебе честно — отвыкли мы от тебя. Не знаем, кем и как вернешься. Своим иль чужим человеком. Ведь привыкать нам друг к другу надо заново. А сумеем ли? Во всяком случае мы не уверены…» Дядя хмурился. Курил одну папиросу за другой. Бежал поезд, погромыхивая колесами по рельсам, словно выговаривал: «До-мой, до-мой…» Аслан считал дни до встречи. Вот так же когда-то возвращался он домой с войны. Тоже вглядывался в окно. Торопил поезд. Как давно это было! Тогда его, Аслана, встречали, как героя. А теперь? Как много лет прошло… Как болит память… Сердце загнанным зайцем по углам прыгает. Дрожит этот заяц. Белый, весь седой, старый — как горе. Но не хочет умирать. Чуть позже бы… Хочется на сыновей взглянуть. Какие они теперь? А там можно и на покой.

А колеса поезда стучат, отсчитывают секунды, торопятся… Вот и последние

метры. Знакомый перрон подвинул к ногам надежное плечо.

* * *

Аслан ступил на скользнувший навстречу асфальт. Вот и дома… Кончена дорога. Вернулся. Дожил. Дядя вдохнул теплый воздух. Здесь, у него на родине, еще далеко до зимы. Осень стоит. Сухая и теплая. Как мудрая старость, которая себе и другим в радость…

Аслан тяжело вздохнул. Нет, о себе он такого не думал. Вон сколько лет впустую выброшено. Зато оставшееся — вдесятеро дороже. Каждым часом дорожить станет.

Дядя улыбался своей земле, солнцу, небу, людям, которые торопливо покидали вагоны. Нет, они не знают, что такое разлука на годы, на целую жизнь. А потому живут другими заботами и радостями. Тут же сердце то мячиком прыгает, то будто льдинкой примерзает к ребру. С чего бы?

Аслан внимательно оглядел снующих по перрону людей. И вдруг будто ледяным ветром обдало, тем, сахалинским. И каждый мускул заныл, словно от боли. Гнида… Он тоже только что приметил Дядю. И, скользнув по нему мышиным взглядом, быстро юркнул в толпу. Исчез, словно привиделся. Дядя помрачнел. Тяжело отошел к скамье. Гнида Его Аслан хорошо знал. И помнил. Тот давно был связан с Шефом Сначала был фарцовщиком. Скупал у фартовых удачу. Потом на черном рынке ее перепродавал. С барышом. Приварок имел неплохой. Ну, а когда война закончилась и карточная система забылась, стал на дело ходить. Накрепко к Шефу привязался. Был его шестеркой. Вот и теперь, не иначе, как по поручению, выслеживал Аслана. С чего же отирался он здесь, на вокзале? Встречал. А теперь донесет. Гнида — так когда-то обозвал его он, Дядя. За жадность. За то, что живя горячей удачей фартовых, он часто попадался на черном рынке и закладывал кентов, неугодных Шефу. Теперь они все далеко. И не скоро вернутся. Но появился он, Аслан. Теперь его будут опасаться. Чтоб не заложил. Ведь многое он знает. Ох, и многое! Постараются убрать? Иль ублажить? Чтоб потом вместо себя опять подсунуть.

_—Ну уж, хрен вам в зубы! — крикнул Дядя. Пожилая дама, неизвестно когда присевшая на скамью, испуганно вскочила от такой неделикатности. И, пунцовея от негодования, заторопилась подальше от Аслана. Тот и внимания на нее не обратил. Схватив чемодан, сдернул его рывком со скамейки. Бурча под нос: «Туды их…», пошел к стоянке такси, сцепив невольно кулаки и зубы.

Шофер, услыхав адрес, кивнул понятливо. И рванулись бегом навстречу знакомые улицы. Вот по этой дороге уходил на войну. Домишки тут были старенькие. Теперь их снесли. Новые большие дома стоят. Крышами небо подпирают. Экие громадины! И, гляди ж ты, на балконах пеленки да распашонки сушатся. У кого-то дети да внуки появились. Кто-то не зря эти годы жил. А тут? Ювелирный был. Ох, и трясли его в свое время! А теперь — школа. Здесь… Аслан отвернулся. Этот магазин он грабил. Дядя смотрел вперед. Еще полквартала и — дом. Ждут ли?..

_—Стой. Приехали, — тронул таксиста за руку Аслан. Окна дома… Они — как глаза людей. Смотрят на приехавшего. Будто спрашивают — с миром ли? Здесь живут его дети. Они еще спят.