Но Прокоп вырвался на чистинку. Кучка коров бродила по ней, пощипывая траву. Прокоп рванул по коровам кнутом — раз, другой, — и дико, по-звериному заорал. Скот сорвался с места, врассыпную повалил в кусты, круша и раздирая податливую чащу.
И пастух выбежал в поле.
Там, легко отмеривая частые коротенькие шажки, как иноходец, он — на бегу — понукал себя баском, довольный, что ушел от погони:
— Вре-ешь, че-го захотел!.. Рямонта поймать!
Но, завидя у сгороды мужиков, сменил иноходь на тяжелый усталый шаг, замахал руками и крикнул истошно:
— За-ре-за-ли!
Мужики побежали ему навстречу, думая о скотине, обступили его. Он упал наземь, застонал, ухватился за голову. Потом сразу вскочил, потряс кулаками на кусты, сказал, задыхаясь:
— На словах мне одно, а на деле? Где ж это бывало, чтобы пастуха бить? Вот те Кру-ча!
Мужики заспрошали наперебой — кто бил, где скотина?
— Кру-ча! — тянул Прокоп, издеваючись. — Выходит — дружить дружи, а нож за пазухой держи! Узнал я кручинские хлеба! Спасибо!..
Толком от него так ничего и но добились.
Мужики пошли с ним в кусты сбирать коров…
А придя домой, Прокоп сказал:
— Проска, Кочаны меня дюже назад уговаривают, а чтобы с тобой. Поттить, что ль?
И Проска торопливо, проглатывая слова, ответила:
— А чего ж не поттить? Чай, в Кочанах у себя дома…
1926