Пастух

Константин Казаков Пастух

Вставало солнце над горою,

Цвели поля, паслись коровы,

Бежала тьма за горизонт,

А здесь день становился новый.

И, спрятавшись в тени кустов,

Накрывшись паркой, сняв озноб,

Пастух дремал, не видя снов.

И стадо тихо разбрелось.

Проспав до вечера, проснулся,

Сменив усталость морем сил,

Но, оглядевшись, ужаснулся

И в пустоту заголосил.

Он стадо звал, бежал, рыдая,

Не зная, что сказать отцу,

Пошёл в дремучий лес, плутая,

И думал, жизнь идёт к концу.

Безвыходность вселяла смелость,

Была готовность умереть,

А жить хотелось нестерпимо,

Но как родным в глаза смотреть?

Он шёл вперёд, шло книзу солнце,

Тропа сужалась, лес густел,

Родные горы исчезали,

А край далёкий зеленел.

Путь, похоже, будет длинным,

хочет ночь в пути застать.

Страшно спать на месте видном,

мальчик стал ночлег искать.

Вот удача: дуб престарый,

А наверху огромное дупло.

Ему б укрыться в нём, пожалуй,

Внутри, похоже, никого.

Внизу разжёг листву, чтоб звери

Боялись близко подойти,

Взобрался он и был уверен,

Что смог опасность обойти.

Внутри спокойствие витало,

И безмятежный дух царил.

Пастух от голода был и вялым,

И сон с усталостью свалил.

И снился сон, где волчья стая

Съедает всех его коров,

А он бежит, себя не зная,

И падает в огромный ров.

Он вдруг проснулся: «Что за место?

Я засыпал в лесу, в дупле».

Пейзажи были не знакомы,

Он был в неведомой стране!

И странно было всё в природе:

Трава не та, цветы не те!

И солнца нет на небосводе!

И всё в какой-то пелене.

Не пыль, не дым и не туман,

Всё как мираж, всё как обман.

Всё же он пошел вперёд,

Ведь голод он уже не ждёт.

Послышалось гудение вдали,

Всё громче, громче с каждым шагом,

Как будто сотни паровозов впереди

Гудок открыть решили разом.

Он шёл вперёд, туман светлел,

Текла вдоль склона белая река.

Там райский сад с плодами спел,

За горизонт тянулись сочные луга.

Он, страх забыв, вниз побежал,

Чтоб яства неизвестные вкусить.

Что будет с ним, конечно, он не знал.

Пусть есть нельзя, но воду можно пить?

Цветущих ягод цвет невиданных сортов.

Вода в реке бела, не видно дна,

Природы красота, так что не хватит слов,

И свежая звериная тропа.

Судьба порою вводит нас в тупик,

Коль смерть не обмануть, так значит быть беде.

А выбор страшен, но при этом невелик.

Без риска не пройти нигде.

Он подошёл к воде, ладонью тронул гладь.

Всё хорошо, лишь дрожь и в горле ком.

Набрал, глотнул и слёз не смог сдержать,

Ведь жидкость оказалась молоком.

«О! Как такое может быть, понять я не могу?

Я, видимо, погиб и в рай иду.

А на тропе следы копыт, она уводит в ад.

Тех, кто их оставил, встретить я не рад».

Что думают теперь отец и мать?

Оплакивают сына? Но он их слёз не стоит!

Найти не смогут и напрасно будут ждать,

До одури себя не успокоят.

А я-то, что ж? Спокойно в рай войду?

И там блаженно буду жить веками!?

Нет не найти покой, везде мне как в аду!

Терзаемый собой или чертями.

Мне нет за всё прощения, не достоин!

Я по тропе уйду в храм сатаны.

Пройду всю боль, коль хватит воли,

И вновь рожусь в полях родной страны!

И он пошёл в слезах, но с сердцем чистым,

Уверовав, что мёртв, плодов не искусил.

Он шагом шёл уверенным и быстрым,

А паровозный вой всё громче голосил.

А он всё дальше вдаль, глотая мили,

Кругом луга раскинулись за кругозор,

Дрожала суть, её сомнения били.

Что ждёт его, какой там приговор?

Внезапно тьма сменила свет

И съела весь простор до края.

Ему казалось, он ослеп,

Решил он: здесь – граница рая.

А дальше бесы и мучения,

Котлы и козни сатаны.

«Ох, нет моей душе спасения!

Их образы уже видны».

Вдали большой горел костёр,

Вокруг трясли рогами черти.

Был замысел мальчишки не хитёр,

Шёл на рожон – к чему бояться смерти?

Он крался ближе-ближе-ближе,

А гул сильней-сильней-сильней.

Сквозь шум вскричал вовсю бесстыже:

«Идите все ко мне скорей!»

Звук разрезал тромбоном рваным

И топотом увесистых копыт.

Он замер в ожидании бездыханном

И думал про себя: «Ну все! Погиб!».

Чудовищная туча надвигалась,

Писанья наизусть малец читал.

Припал к земле, им овладела слабость,

От страха вдруг сознание потерял.

Проснулся он от дьявольских дыханий

И от шершавых влажных языков,

Лизали тело всё, не принося страданий,

Пастух увидеть был их не готов.

Но тёплым молоком вдруг потянуло

И гул – ведь то мычание коров!

От понимания радость захлестнула,

Освободив от страхов и от снов.

Глаза открыл и сам себе не верил,

С души опали бренные оковы,

Лишь дьяволы вокруг, он был уверен.

А были то – любимые коровы.

Он их ласкал, они в ответ мычали,

Друг друга понимали все без слов.

Что было с ними, молча рассказали,

И ясно стало – это мир коров.

Земля их здесь согреет и накормит,

Они в ответ её напоят молоком,

От всех зверей она их всех укроет,

Корнями осветит подземный дом.

Когда вверху царит большое солнце,

Здесь тьма стоит кромешная вокруг.

За день накопленное светом обернётся,

И станет ясным бесконечный луг.

«Буренки, мне любимые, мы живы!

Но как же мне забыть отца и мать?

Здесь рай для вас, а мне ж тоска, нет силы!

Вы можете мне выход показать?

Они же там с ума, наверно, сходят,

Ни сына, ни хозяйства, слез не счесть.

Пусть кто-нибудь из вас меня проводит,

А вам даю добро остаться здесь!»

И свет как одобрение божье

Возник из мглы, раскрасив цветом мир,