Пастернак

время было огромным. «Поэма экстаза» казалась ему вершиной творчества Скрябина: «Без слез я не мог ее слышать. Она вгравировалась в мою память раньше, чем легла в цинкографические доски первых корректур. В этом не было неожиданности. Рука, ее написавшая, за шесть лет перед тем легла на меня с не меньшим весом»46. Как ни странно, именно личное знакомство со Скрябиным сыграло свою фатальную роль в решении Пастернака отказаться от профессиональных занятий музыкой.

В начале марта 1909 года в дом к Скрябину, который он снимал в районе Арбата, в Глазовском переулке, приехал Пастернак, чтобы показать композитору свои музыкальные произведения и посоветоваться относительно выбора профессии. На самом деле цель у начинающего музыканта была несколько иной. Он собирался рассказать Скрябину о своем тайном недостатке, мучившем его с детства, отсутствии абсолютного музыкального слуха, которым в высшей степени была наделена мать: «...У меня не было абсолютного слуха. Так называется способность узнавать высоту любой произвольно взятой ноты. Отсутствие качества, ни в какой связи с общей музыкальностью не стоящего, но которым в полной мере обладала моя мать, не давало мне покоя. Если бы музыка была мне поприщем, как казалось со стороны, я бы этим абсолютным слухом не интересовался. Я знал, что его нет у вы

39

дающихся современных композиторов, и, как думают, может быть, и Вагнер, и Чайковский были его лишены. Но музыка была для меня культом, то есть той разрушительной точкой, в которую собиралось всё, что было самого суеверного и самоотреченного во мне...»47 Музыка была культом, и поэтому сам он должен соответствовать ей, быть по возможности совершенным, каким был, по его мнению, Скрябин. Однако во время этого свидания Б. Пастернак не только получил доказательство отсутствия абсолютного слуха и у Скрябина, но заметил стыдливое смущение композитора при обсуждении этого вопроса: «И, опять, предпочтя красноречью факта превратности гаданья, я вздрогнул и задумал надвое. Если на признанье он возразит мне: Боря, но ведь этого нет и у меня , тогда хорошо, тогда, значит, не я навязываюсь музыке, а она сама сужде- на мне. Если же речь в ответ зайдет о Вагнере и Чайковском, о настройщиках и так далее, но я уже приступал к тревожному предмету и, перебитый на полуслове, уже глотал в ответ: Абсолютный слух? После всего, что я сказал вам? А Вагнер? А Чайковский? А сотни настройщиков, которые наделены им? ...»48 Скрябин тоже оказался несовершенным. Музыка могла надевать траур Пастернак для нее был навсегда потерян.

У этого посещения был, однако, и вполне положительный результат: по совету Скрябина Борис незамедлительно перевелся с юридического факультета Московского университета, на котором успел отучиться неполный курс, на философское отделение историко-филологического. Конечно, сожаление или даже раскаяние еще не раз посещало Бориса, музыка призывала его назад, властно напоминая о себе, например, выпускным экзаме

40

ном за курс консерватории, который успешно сдали его друзья, профессиональные музыканты И. Доб- ровейн и С. Фейнберг. Но по прошествии нескольких лет стало очевидно, что решение было принято правильно. В 1915-м Пастернак писал своему другу А. Штиху: «Отсутствие абсолютного слуха у меня было только подставным, думается мне, моментом. Важно было бросить музыку: теперь я знаю, как сузил бы я себя, если бы остался при ней»49.

Однако вернемся к родителям. Отказ совсем юного Бориса от занятий рисованием, как мы знаем, воспринимался Леонидом Осиповичем болезненно, но движение сына в сторону музыки он приветствовал. Это направление было тоже семейным делом, и самобытный талант Розалии Исидоровны светил в нем яркой путеводной звездой. Правда, когда встал вопрос о поступлении Бориса в университет, отец во многом повел себя так же, как и его собственные родители, избрал для сына одну из самых практических и немногих возможных для юноши еврейского происхождения в России специальностей юридическую.

В июне 1908 года Б. Пастернак окончил восьмиклассный курс Пятой московской классической гимназии. 6 июня ему был вручен аттестат зрелости, в котором указывалось, что по одиннадцати предметам курс был пройден с отличными оценками и выпускник награждается золотой медалью. Только такое блестящее окончание гимназии давало Пастернаку, родившемуся в семье иудейского вероисповедания, право на поступление в университет. 16 июня 1908 года он подал прошение на имя ректора Московского университета о зачислении в число студентов первого курса юридического факультета. Прошение было удовлетворено, и 1 авгус

41