Пассажиры

Пятидесятиминутная поездка на высокоскоростном поезде из Лондона в Бирмингем обошлась без происшествий, всего с двумя просьбами сфотографироваться, когда Ния и Либби окопались в баре вагона-ресторана. Когда они приехали в город, вечер только начинался, но уже стемнело. Либби пребывала где-то на грани между хмельком и опьянением. Ния оказалась как раз тем тоником, которого ей недоставало, хоть из-за этого и придется пробудиться завтра утром с похмельем. Готовясь к неизбежному, она заглянула в киоск, купив бутылку воды и упаковку аспирина, прежде чем направиться домой пешком, чтобы немного проветрить мозги.

Шагая на подходах к центру города, Либби порадовалась, видя, что люди снова управляют машинами, а не машины правят ими. После увоза спрос на автомобили Второго и Третьего уровней резко подскочил, а уж использование муниципальных велосипедов просто взмыло до небес. Люди уже не такие рабы техники, как прежде.

Дэвид Гласс был прав насчет ущерба, причиненного британской экономике приостановкой производства Пятого уровня. Заодно концепт потерял миллиарды на продажах за рубеж, потому что страны-покупатели притормозили закупки и дальнейшие разработки концепта. Не навсегда – прогресс и технику не остановить, – но хотя бы в будущем они будут более прозрачны. И хотя Либби вряд ли сумеет окончательно проникнуться симпатией к автономным автомобилям, это не мешает ей верить, что в хороших руках достоинства ИИ перевесят его недостатки.

Будучи лицом ЗПИИ, Либби время от времени оказывалась на острие нежелательного внимания. Вину за отмены контрактов, сокращения рабочего дня и заработков недовольные работники взваливали на нее и ее коллег-активистов. Сегодня чуть раньше, когда в поезде на нее наткнулся всклокоченный бородач, выбив сумочку из ее рук на пол, она боялась, что он пришел исполнить сыпавшиеся в ее адрес угрозы. Однако мужик зашаркал дальше, не удосужившись даже походя извиниться.

Но всякий раз, стоило Либби лишь чуточку усомниться в правоте своего дела, как ей вспоминался черный дым, застивший бирмингемский горизонт, когда беспилотные машины сталкивались между собой. Ее долг – позаботиться, чтобы подобное не повторилось никогда.

Отхлебнув воды из бутылки, Либби осторожно двинулась вниз по залитой светом лестнице к набережной канала. Щелкнула на приложении в своем телефоне, подключенном к семи камерам внутри и снаружи дома, установленным по настоянию отца. Вскоре после увоза у ворот ее охраняемого коттеджного поселка окопались папарацци, прячась в припаркованных машинах с затемненными стеклами и в комнатах, снятых у горстки не слишком щепетильных соседей. В каждом случае Либби отказывалась разговаривать с журналюгами и поддаваться на гнусные оскорбления, которыми ее осыпали в попытке спровоцировать. В конце концов она стала выходить из дома в одинаковой одежде, когда узнала, что СМИ не заинтересованы в публикации снимков знаменитостей, носящих одни и те же вещи изо дня в день. Для читателей это как вчерашние новости. И папарацци мало-помалу оставили ее в покое.

Ее часы завибрировали. Мама оставила видеосообщение, и Либби нажала на кнопку воспроизведения. «Привет, Либс, ты по-прежнему не против, если мы нагрянем на выходные?»

Записав ответное сообщение, Либби тут же отправила его. «Конечно, – сказала она. – Сообщите, на какой поезд сядете, и я вас встречу. Люблю. Целую».

Мимо под интенсивно-белыми уличными фонарями пронеслись двое велосипедистов, и Либби вдруг припомнилось, что другим последствием захвата стало ее воссоединение с родителями, которых она почти вычеркнула из своей жизни. Когда репортеры принялись осаждать ее дом, они настояли, чтобы она пожила у них в Нортгемптоне. И хотя изрядную часть последнего десятилетия Либби чуралась родного дома из-за воспоминаний, связанных со смертью брата, она была слишком истерзанна и обессиленна, чтобы протестовать.

Годами Либби не могла понять, почему родители не продали дом, где оборвал свою жизнь их старший ребенок. Ее бесило, что все в спальне Никки осталось в полной неприкосновенности, вплоть до постели, на которой он спал в последний раз. Будто они ожидают его возвращения после школьной экскурсии.

И лишь встретившись со своими страхами лицом к лицу, проведя время под их кровом, она поняла, что своим бегством отказывала себе в возможности прощения. В его смерти Либби винила себя – это с ней он проводил времени больше всех; с ней он говорил с беспредельной честностью о своем безмерном отчаянии. И именно она так хотела верить, что брат настолько совладал со своей депрессией, что готов вернуться домой после последней госпитализации. Он умер во время ее вахты – значит, ее вина.