Пассажирка с «Титаника»

«Теряешь нюх, Рома! – не преминул вставить внутренний критик. – Вспомни, о чем говорила Глория. Вооружись интуицией и действуй».

Раскидистая туя, посаженная чьей-то заботливой рукой, служила Лаврову удобным укрытием. Отсюда он без помех следил за мужчиной, похожим на Балычева. Пара фоток, которые ему удалось откопать в Сети, не давала четкого представления об этой темной личности. Семен Петрович избегал фотокамер и слыл ярым противником папарацци. Везде он был заснят то боком, то с опущенной головой, а то и вовсе сзади. Зато его прелестные спутницы охотно позировали, закрывая собой таинственного «спонсора».

Майор пообещал раздобыть для Лаврова сносное изображение Балычева, у которого в прошлом имелись проблемы с законом, и его досье. Но закрутился и не успел.

Лицо мужчины в элегантном черном плаще показалось сыщику знакомым. Вероятно, он видел его на вечеринке, но толком не запомнил.

Между тем Дора выплакалась и стояла, глядя на забрызганный каплями дождя портрет улыбающегося Генриха. Ее губы шевелились. Она молилась? Прощалась? Обещала вечно скорбеть и помнить?

Как быстро забываются обеты, данные в минуту сильного потрясения!..

Вероятно, Дора так же лила слезы по Морису, потом провожала в последний путь Дмитрия. Вряд ли она до сих пор навещает их могилы.

Несостоявшаяся невеста поискала глазами, куда бы присесть. Деревянная скамейка была грязной, и Дора решила не пачкать траурное одеяние. Она неумело перекрестилась, сгорбилась и побрела прочь.

Мужчина, похожий на Балычева, подождал немного, вышел из-за памятника и занял ее место. Дора не оборачивалась. Ее понурая фигура медленно удалялась.

Балычев был выше среднего роста, подтянутый, шатен с удлиненной стрижкой. Открытый лоб, прямой нос, выбритый подбородок. Правильные, но непримечательные черты. Такие лица трудно запомнить.

Лавров почувствовал, как объект напрягся, и отвел взгляд. Похоже, у Балычева великолепно развито чутье. Он ощущает направленное на него внимание.

Мужчина нагнулся поправить полу плаща и как бы ненароком осмотрелся. Сыщик отпрянул в сторону. Сквозь густую хвою Балычев не мог его видеть, но Роман решил не рисковать. Некоторое время он не высовывался, стоя за прямоугольным мраморным надгробием, только прислушивался.

Мужчина в плаще успокоился и заговорил. В кладбищенской тишине отчетливо раздавались его тихие слова, обращенные к покойному.

– Вот мы и квиты, Генрих. Прощай навеки! Я на земле, а ты под землей.

Лавров весь превратился в слух. Он ловил каждый звук, каждый жест Балычева, который разговаривал с погибшим, будто с живым. Хмурился. Посмеивался. Отпускал циничные шуточки. Бахвалился.

– Привыкай, Генрих, к загробному миру. Каково тебе там? Как приняли?

«Да он чокнутый!» – подумал сыщик.

– Я-то заранее о себе позаботился, – продолжал свою безумную тираду Балычев. – Поверь, Генрих, смерть не так страшна, как ее малюют. Главное, познакомиться с ней поближе, сойтись накоротке. Вблизи она бывает даже забавна. Ха-ха! Ты ведь не ожидал, что завернешь ласты на собственной помолвке? А я ничего не забыл, дружище! Ничего. Я злопамятен и никому ничего не прощаю. Ты помешал мне удовлетворить свою страсть. Ублюдок! Ты хоть раз ощущал пожар в крови, который ничем нельзя погасить? Холодный глупый карась! Я пообещал, что ты поплатишься?

Балычев слов на ветер не бросает.

«Есть! – возликовал Роман. – Я не ошибся. Это точно он! Молодец, Глория. Вычислила, где можно застать убийцу. Теперь главное – не упустить его, не дать ему уйти!»

– Тебя сожгла моя ненависть, Генрих. Я нарочно пришел в клуб, чтобы уничтожить тебя. Напрасно ты пытался сделать вид, что мы больше не враги…

Лавров лихорадочно соображал, как ему быть – преследовать Балычева до самого дома, дождаться ночи и проникнуть в его логово? Или установить адрес и ехать к себе, выспаться, отдохнуть? Отложить все на завтра.

Завтра обстоятельства могут сложиться не так удачно. Что-нибудь не срастется, не склеится. Балычев исчезнет, и во второй раз проследить за ним будет сложнее. Сейчас он захвачен мстительной радостью, которая ослепила его. Он утратил бдительность. То, что он явился на кладбище один, свидетельствует о его глубоко личной ненависти к покойному Семирадскому. Он не желает ни с кем делить ни свое поражение, ни свой триумф.

Мужчина в черном плаще окончил свой монолог у свежей могилы, резко повернулся и зашагал по аллее. Начало смеркаться. Скоро его прямая фигура скрылась в тумане.

Лавров торопливо шел следом, стараясь не отстать. Темный силуэт маячил впереди, то пропадая из глаз, то вновь показываясь…

* * *

Сыщик свернул на грунтовку за преследуемой машиной. По бокам тянулся ельник с вкраплениями берез. В свете фар белые стволы казались серебряными.

Талые воды сошли, но в глубоких колеях еще стояла черная жижа. Колеса скользили, «туарег» носило из стороны в сторону.

– Как они тут ездят? – чертыхнулся Лавров.

Ельник поредел, и показались недостроенные коттеджи. Между ними, зажатые высокими заборами, ютились старые деревянные домишки с мертвыми окнами. Жители давно покинули их, а участки, очевидно, продали.