«Пассажир» из Сан-Франциско

Мартин, приветливо встреченный администратором, выбрал столик в затемненном уголке, пока эти уютные места еще не разобрали, открыл карту вин и содрогнулся: таких цен он не видел нигде и никогда. Хотел было заказать стакан минеральной воды, но поймав изучающий взгляд официанта, передумал и попросил мартини — в качестве аперитива. Цены в меню оказались столь же устрашающими, как и на напитки, и, дабы набраться мужества, объявив, что сделает заказ попозже, Мартин принялся изучать зал. Алевтину он заметил сразу же — не заметить ее было трудно, взгляды большинства мужчин из любой точки зала упирались как раз на нее. В жизни она была еще ярче, еще привлекательнее, чем на пленке, и, к тому же, излучала некий особый сексуальный магнетизм, который даже потомственного импотента не мог оставить равнодушным. Зная про себя все, она сидела за столиком в одиночестве и неторопливо потягивала минералку — «Дом Периньон» ей еще закажут, — наблюдая за пианистом на сцене. Судя по тому, что он тоже частенько на нее поглядывал, они явно были знакомы.

Мартин подождал немного, размышляя, как лучше начать знакомство, вздохнул обреченно, подозвал официанта и попросил отнести бутылку именно «Дом Периньон» (а другого не придумаешь) даме вот за тем столиком. Официант понимающе улыбнулся и исчез, а минуту спустя появился рядом с девушкой уже с бутылкой знаменитого французского шампанского. Алевтина сделала обязательный вид, что удивилась, улыбнулась снисходительно, кивнула Мартину в знак признательности, окинула новоиспеченного поклонника изучающим взглядом и благосклонным жестом пригласила за свой столик разделить тет-а-тет.

— Вы давно в Москве? — Алевтина прекрасно говорила по-английски.

— Всего пару дней. Удивительный город…

Все так же жестом, она перебила его:

— Когда здесь живешь, этого, увы, уже не замечаешь. Вы турист?

— Нет, бизнесмен. Пытаюсь купить орловских рысаков для одной коневодческой фермы…

— Лошади…

Девушка запнулась — эта тема была ей мало знакома, но моментально нашлась и посмотрела куда-то вдаль, мимо Мартина, где она уже, кажется, гарцевала на породистой кобыле: — Как это прекрасно… Всегда мечтала научиться кататься на лошадях…

Их завязавшуюся было беседу не к месту прервал пианист. На какое-то время он исчез со сцены и сейчас вынырнул откуда-то из-под кулис. Фривольно присел за столик, нимало не обращая внимания на иностранца, притянул Алевтину вместе со стулом поближе, жарко зашептал, чуть ли не в ухо:

— Слушай, Алька, вот поперло! Есть маза сдать, все оптом. Лавэ чуть поменьше, но зато без головной боли. Вписываемся?

Алевтина, будто извиняясь за бестактность своего друга — лабух, что с него взять?! — улыбнулась Мартину и посмотрела на часы:

— Сдавай, Маркуша, я через полчаса все равно уеду…

— Как уедешь? А обмыть сделку? — недовольно заворчал тот. Потом повернулся к Мартину, посмотрел ему прямо в глаза и сказал уже достаточно громко:

— Заодно и приятель твой новоиспеченный поучаствует, о’кей?

— What? — переспросил Мартин Алевтину. Она махнула рукой: ничего, мол, страшного и раздраженно процедила шкодливому музыканту:

— Вали отсюда, а? Займись делом.

Тот понимающе кивнул, убрался обратно за кулисы. Там его уже поджидали. Но не покупатели, для которых он заготовил приличествующую улыбку, а два дюжих недобрых молодца в пиджаках и при галстуках. К тому же явно чем-то недовольных. Один стоял у зеркала и с вялым интересом изучал гримерные принадлежности, другой сидел в кресле и смотрел в никуда прямо перед собой. Марк-Антон явно не ожидал их тут встретить, и рыпнулся, было, обратно к двери, но тот, что в кресле, молниеносно вскочил и преградил ему дорогу:

— Ишь, какой прыткий лабушок, — начал он тихим монотонным голосом. — Погодь-ка! Ты в школе топчешься, там и маркуй. А не хватит — мы тебе подсыплем…

— Да вы что, мужики, — вся бравада мигом слетела с Марк-Антона, — в школе в два счета заметут!

— Кому ты на фиг нужен, Марк-Антон? Кстати, кто тебе такой звонкий псевдонимчик заман-дячил?

— Марк-Евангелист, библию писал, — от страха на полном серьезе принялся объяснять Марк-Антон. — Антон Павлович Чехов — пьесы…

— Ты нам фуфло не вкручивай, не ты один в школе маялся!

— Я и не думаю, — лебезил пианист, — то и другое в одном флаконе. Для куража песни пишу…

Объяснение вышло совершенно невразумительное, и тот, что стоял у зеркала, решил, что лабух над ними насмехается.

— Что ты тут гонишь? — в руках он вертел коробочку с тональным кремом. — Пьесы… Песни… Здесь тусуешься… Ты нас, похоже, кидаешь! Ты на кого работаешь, сука?..

Крем полетел с такой изуверской силой, что пластиковый тюбик треснул, и его содержимое осталось на стене, сплошь залепленной разномастными афишами и фотографиями, тошнотным мозговым потеком в районе бакенбарда Филиппа Киркорова. Во избежание подобной участи Марк-Антон вздрогнул и отшатнулся.

— Ну, вот что, лабух! Иди, трудись пока, а закончишь — мы с тобой по-другому потрещим… — сказал другой бандит и посторонился, выпуская Марка на сцену.

Стоит ли говорить, как игралось Марку весь оставшийся вечер?..