Пассажир без билета

«Что это с ним?» — подумал Левка и тут же услышал издалека звонкий голос Миши:

— Левка-а-а! Где ты та-а-ам? Радик при-е-е-е-хал!

Осмелев, Левка громко зарычал на волка, застучал друг о друга пустыми ведрами. Волк, не ожидавший этого, метнулся в сторону и исчез за сугробами. Дрожа, словно в лихорадке, Левка швырнул ему вслед ведра.

В комнате Левка, которого продолжал по-прежнему колотить озноб, крепко прижал к себе брата:

— Спас ты меня! Спас, молодец, что приехал!

— А я к вам на Новый год! Соскучился в изоляторе-то! А тут попутные сани.

— А мы в Круглоозерное собираемся. Выступления приготовили.

— Вот и хорошо. Поедем завтра вместе.

В Круглоозерном Левку встретили, как героя. Курица была куплена и сварена наутро. Выступление в клубе прошло удачно. Правда, у Миши выскочила из костюма подушка и отклеился ус, но он, не смутившись, засунул подушку обратно и разговаривал, придерживая ус рукой. Это ничуть не испортило впечатления от выступления. Наоборот. Больше было смеху А Левка остался недоволен собой.

«Такую ерунду показал! Рано мне еще выступать…» — решил он.

Первого января ребята встали рано.

— Ну, неси курицу! — приказал Левка Радику. — Будет царский завтрак!

Радик притащил кастрюлю, открыл ее и обомлел. В ней лежала драная, старая тапочка.

— Пошли к Машке! — гневно произнес Левка.

Но идти никуда не понадобилось. Дверь раскрылась, и вошел радостный Машка.

— С Новым годом! Карты мировые! Спасибочки. Правда, крести красные, а бубны черные, но ничего. Зато картинки красивые. Вы нам супрызы, мы вам супрызы! Альбом пропили, несколько марок нашли. Держи, Васильев! А ты махру держи, Чапай! А тебе сеть, Мишка! Для рыбы. А Радьке его фонарик!

Радик взвизгнул от восторга.

— Спасибо, — сухо сказал Левка. — Особенно за этот супрыз.

Он указал на кастрюлю. Машка очень разозлился.

— Кура будет новая! — пообещал он. — На удочку враз поймаю во дворе у одного куркуля. Не куру, так индюшку. Верное дело. А кто куру спер — докопаюсь!

Виновник нашелся второго января. Ребята уже собирались назад в Серебряково. На розвальни погрузили дрова, мясо, книги, бачок с керосином, бочонок с повидлом.

— Ну, счастливо! — махнул рукой заведующий, и сани тронулись в путь.

— Стой, Чапай, стой!

Левка натянул поводья, лошадь остановилась. Подбежал запыхавшийся Машка, размахивая мешком.

— Казнил я его, казнил! По харе надавал той же тапкой, а потом казнил!

— Кого казнил? Как казнил?

— Муху намочил в чернилах и заставил съесть. Он божился, что не знал, чья кура, а я все равно заставил муху съесть. Потому как брешет. Здоровая была муха. Во какая!

— Кого заставил?

— Крысу. Он увел куру, гнида! Меня стал угощать. Он меня курой, я его тапкой! Он меня курой, я его мухой! Будет знать. А вот она, индя, что обещал. Чуть не влип с ней. На удочку поймал.

Левка наотрез отказался брать ворованную индейку.

— Ну и дурак! — изумленно произнес Машка. — Не хошь, как хошь! Сами слопаем. Во индя! На большой с присыпочкой! И Радьке твоему дам. А не станет жрать — получит, это уж факт. Фактический факт!

Глава пятая В Уральске

Летом 1938 года детдомовцев из Серебрякова перевезли в город Уральск. Через несколько дней Левка писал в Круглоозерное письмо.

«Здравствуй, Радик! Вот мы и в Уральске. Ничего себе городок. Это от вас километров в тридцати. Так что, конечно, по-прежнему буду навещать тебя. Живем в здании бывшей меховой фабрики. Ни окон, ни дверей. Питание бузовое. Не то что у тетки Насти. Залы большие. Спим кто на топчанах, кто на нарах. Сбили сами. И табуреты и столы — сами. Ходим в своем. Оборвались. Дали только пальто. Воспитатели есть хорошие. Вчера привезли одеяла. Половину деловые на вокзале продали. Ходим в кино. Последнее, что видел, — „Пат и Паташон в открытом море“ и „Паташон-боксер“. Миша Кац мирово копирует Пата. Смехота! Видели еще „Думу про казака Голоту“ и „Ленин в Октябре“. Сила! Вот и все новости. Поклон Машке и всем пацанам. Левка. Пиши».

Как-то, возвращаясь с прогулки по городу, Левка и Миша увидели на круглой тумбе серую рукописную афишу: