ЖОРЖ
ГАСТОН. Значит, мне предстоит узнать еще что-то?
ЖОРЖ. Ты был ребенок, да, ребенок, барахтался один в этом неустроенном мире. Мама с ее твердыми принципами пыталась на тебя воздействовать, но, очевидно, бралась за дело неловко, только натыкалась на твое сопротивление, и в результате ты еще больше замыкался. А у меня не было достаточного авторитета… Ты совершил огромную глупость, и, помимо всего, она стоила нам больших денег… Мы, старшие, как тебе известно, были на фронте. Поэтому-то юноши, твои ровесники, считали, что им, мол, все дозволено. Ты захотел заняться делами. Только верил ли ты сам в успех? Или это было просто предлогом, чтобы легче осуществить какие-то свои планы? Лишь ты один сможешь нам сказать это, когда к тебе полностью вернется память. Словом, ты околдовал — да-да, именно околдовал — одну пожилую даму, давнишнюю нашу приятельницу… Тебе удалось уговорить ее внести в дело весьма значительную сумму — что-то около полумиллиона франков. А сам ты стал как бы посредником. И выдал фальшивый вексель на бланке Компании, разумеется, существующей только в твоем воображении… Подписывал поддельные векселя. В один прекрасный день все открылось. Но было уже слишком поздно. У тебя осталось всего несколько тысяч франков. Ты растранжирил все остальное бог весть в каких притонах, злачных заведениях, женщины, приятели… Понятно, мы покрыли всю эту сумму.
ГАСТОН. Меня воистину восхищает та радость, с какой вы готовитесь вновь принять в лоно семьи вашего брата.
ЖОРЖ
ГАСТОН. Как?! Значит, за ним числится еще что-то?
ЖОРЖ. Поговорим об этом в следующий раз.
ГАСТОН. Почему в следующий?
ЖОРЖ. Так будет лучше. Пойду позову маму. Она, должно быть, беспокоится, что ее не зовут.
ГАСТОН
ЖОРЖ
ГАСТОН
ЖОРЖ. Не только в морщинах дело. Это больше, чем морщины, это неизгладимые пометы времени. Но пометы эти не избороздили ваше лицо, черты не только не стали жестче, напротив, смягчились, разгладились. Будто по вашему лицу прошел шквал нежности и доброты.
ГАСТОН. Да. Только теперь я понял, сколь многое способствовало тому, чтобы лицо вашего уважаемого брата не слишком дышало нежностью.
ЖОРЖ. Вы ошибаетесь. Правда, он был жестокий, непостоянный, легкомысленный, порой действовал бессознательно… Но… но я любил его, вопреки всем недостаткам. Он был красивее меня. Возможно, не умнее — я имею в виду тот ум, что требуется в школе или на экзаменах, — но эмоциональнее и уж наверняка более блестящий…
ГАСТОН. Но за что?
ЖОРЖ
Сколько я ни твердил себе, что он мальчишка, что в глубине души он слабый, как все неистовые… Сколько я ни твердил, что летним вечером так нелегко устоять перед такими прекрасными свежими устами, особенно если уезжаешь на фронт… Твердил, что я был далеко, что она тоже была почти ребенок…
ГАСТОН. Я не совсем вас понимаю. Он отбил у вас любовницу?
Жену? Вашу жену?
ЖОРЖ
ГАСТОН
ЖОРЖ. Да.
ГАСТОН
Г-ЖА РЕНО
ЖОРЖ