Паспорт 11333. Восемь лет в ЦРУ

Терпимо относились и к тому, когда такие связи появлялись у американских женщин. Не вызывали даже больших нареканий, в частности, ночные похождения начальницы отдела образования Хуаниты, которая завязывала случайные знакомства прямо на улице — на проспекте 18 Июля, причем часто она не знала даже имени своего очередного поклонника.

У секретарши директора АИД Стюарда — Мэри Боган — не было больших проблем до тех пор, пока она не оказалась беременной. Причем нужно сказать, что у Мэри был клиренс — оформленный службой безопасности допуск ко всем секретным документам и архивам посольства. Мэри провела немного времени в Монтевидео. Вспоминаются вечеринки, которые она организовывала для работников АИД и посольства. Они происходили у нее на квартире, находившейся в здании «Панамерикано». Уругвайцев на эти вечера ей приглашать было запрещено.

Летом 1967 года я часто бывал у нее, когда она сняла вместе с двумя подругами коттедж в Пунта — дель — Эсте. У нее всегда был большой запас напитков.

Мне не хочется выглядеть пуританином или лицемером. Я затронул эту тему, чтобы показать систему двойного стандарта, которой неизбежно должна следовать американская дипломатическая служба в отношении своих сотрудников, когда начинается политика проникновения. Душевное сближение между поработителями и порабощенными запрещается из-за риска, что будут нарушены нормы безопасности. При наличии глубоких любовных отношений такой риск всегда существует.

Лишь иногда какой-либо мятежник может нарушить монотонность этих правил. Но это случается очень редко. Законы о нормах поведения американских чиновников уберегают их от таких нарушений. Существует механизм для быстрого отзыва из страны, но такая практика применяется лишь в самых сложных и деликатных ситуациях.

В этом отношении показателен случай, происшедший с секретаршей политического отдела посольства США. Она влюбилась в служащего магазина «Лондон — Париж» и надеялась выйти за него замуж. Ее пытались отговорить, но она оставалась тверда в своих намерениях. Тогда ее выслали в Вашингтон, но она увезла с собой и жениха, которому предусмотрительно достала визу. Возможно, в административном плане она не понесла наказания, однако сомневаюсь, чтобы ее снова послали за границу.

Все это произошло в 1964–1965 годах, еще до моего поступления на службу в миссию. Об этом мне рассказала наследница мисс Дюпресс — секретарша Хуана Нориеги — и делопроизводитель политического отдела посольства Банни Денхем, на которую эта история произвела большое впечатление.

Доверенный переводчик

Хуан Нориега активно участвовал в создании управления разведки и контрразведки. Но в основном Нориего занимался оперативной работой в политическом отделе посольства. В его подчинении находились дипломатические работники, техники — связисты, сотрудники лаборатории, операторы детектора лжи и т. п. Вое они въезжают в страну на правах дипломатов, и, конечно, в визе не указывается, какой именно работой они будут заниматься.

В подчинении Нориеги были также специалисты по допросам, причем по допросам самыми различными способами. Эти специалисты проводили в Главном полицейском управлении такие допросы, что многие из арестованных страшились вспоминать о них. Другой тип отношений устанавливался у Нориеги с агентами, находившимися в стране проездом, такими, например, как двое кубинцев — высокопоставленных служащих уругвайского отделения фирмы «Кока — кола» или как колумбиец из фирмы «Филип Моррис».

И наконец, в распоряжении Нориеги были уругвайцы, им поручалось вести слежку, организовывать избиения или убийства. Мои контакты с этими агентами ЦРУ были очень редкими, даже случайными.

Во время отпуска Кантрелла в 1968 году Нориеге пришлось руководить двумя участками, и он был страшно перегружен. Помимо переводов, я должен был каждые две недели представлять отчеты об Эганье, Рэе и некоторых других моих учениках. Все отчеты я представлял в письменном виде, но пояснения к ним давал устно.

Связь с Кантреллом устанавливалась просто. Я просил телефонистку коммутатора посольства соединить меня с внутренними номерами 60 или 61, назывался Антонио и спрашивал Гильермо. Кантрелл мне назначал час встречи в баре «Эль Камароте» и вешал трубку.

Хуан Нориего предпочитал встречи на площади Каганча, на углу улицы Сорокабана. Он вечно спешил, поэтому я садился к нему в его «фольксваген» кремового цвета и на ходу докладывал. Таким образом он экономил вечно недостающее ему время. От Пасо Молино мы ехали к Пуэнте Карраско, а оттуда к парку Родо. Поступал он всегда одинаково: ставил автомобиль и сразу же исчезал, а я оставался его ждать. Через несколько минут он возвращался, и мы продолжали разговор до следующей остановки. Иногда я видел людей, с которыми он встречался. Похоже, что все они были уругвайцами: они были очень скромно одеты.